Ширина блока px
Скопируйте этот код и вставьте себе на сайт
Работа учащейся 6 класса
филиала МКОУ Кудринской ООШ «Пелеговская ООШ»
Долининой Юлии
Руководитель проекта
учитель русского языка и литературы
Ильинская Е.В.
«Наука доброты»
(по стихотворению Юлии Друниной «Бинты»)
с. Пелегово
Районная лингвистическая конференция
«Поэтический мир одного стихотворения»
Номинация «Проект»
Школьным вечером, Хмурым летом, Бросив книги и карандаши, Встала девочка с парты этой И шагнула в сырой блиндаж…
Юлии Друниной было всего 16 лет, когда началась Великая Отечественная война. Довольно сложно молодой девушке, которая боится крови, быть на войне и вступить добровольно в санитарную дружину. Она с самого детства ужасно боялась крови, ей дурно становилось при виде даже крохотной ранки… Но комсомолка должна была воспитывать в себе железную волю. И Юля справилась со страхом перед кровавыми ранами, тем более, что очень скоро ей пришлось хлебнуть куда более серьезных опасностей. Пехотинцы попали в окружение, им пришлось выбираться, тринадцать суток они шли к своим: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей, опухшие, измученные, ведомые одной страстью – пробиться! А надо всем – панический ужас, ужас перед пленом. У меня, девушки, он был острее, чем у мужчин. Наверное, этот ужас здорово помогал мне, потому что был сильнее страха смерти».
Проблема
Что приходилось делать на фронте? Было ли страшно?
Совместимы ли девушка и война, женственность и страдание?
Исследовать стихотворение Юлии Друниной «Бинты».
Опрос:
Результаты опроса:
В опросе приняли участие девушки 6-9 классов - 17 чел.
2. Совместимы ли девушка и война, женственность и страдание?
По мнению опрошенных, более 50 %, девушка на войне чувствует страх и боль, девушка и война несовместимы.
Друнина Юлия Владимировна
Русская советская поэтесса, прозаик.
В 1941 добровольцем ушла на фронт (сначала в авиаполк на Дальнем Востоке, затем санинструктором на 2-м Белорусском и 3-м Прибалтийском фронтах); демобилизована после ранения. Стихи писала с детства.
Да, в первом бою сложилось уже все не так, как ожидалось. Рушились мечты о романтике…
Артобстрелы, бомбёжки, тяжёлые ранения, госпиталь, возвращение на фронт - все это спрессовалось в невероятно коротком отрезке времени. И в одном сердце! Сердце не выдержало- взорвалось стихами. Поэзия стала судьбой. Друнина спасала солдат, видела нечеловеческие страдания, тысячи раз рисковала своей жизнью, дважды была ранена.
В 1942 году Ю.Друнина написала стихотворение «Бинты»
Сюжет стихотворения: Сцена в военном госпитале. Раненый ожидает тяжелую перевязку.
фельдшерица
Лирическая героиня (молодая медсестра)
Боец переносит мучительную невыносимую боль, поэтому Друнина для создания образа употребляет эпитеты: «Напружиненый» – готовый рвануть, как пружина. «Белый» (в значении «побелевший от боли»), «страшных».
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый , А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
«Слезами налиты»
«Со взглядом страшных глаз»
Лирическая героиня, молоденькая медсестра, пытается облегчить страдания раненого на перевязке. Трехкратный лексический повтор «одним движеньем» и анафора «одним» в двух следующих предложениях замедляют действие, показывая нерешительность героини.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Существительное «жалость» усиливает внутреннюю боль лирической героини («жалость» – сострадание по словарю Ожегова).
Многоточие в конце строки создает эффект недосказанности. Что усиливает эффект трагичности положения героев.
Центральным образом в стихотворении является слово«бинты», не являющееся медицинским средством, закрывающими от ран, а несет в себе значение: Бинты – это боль, душевная боль лирической героини. В начале стихотворения автор называет их «присохшие» - крепко держащиеся на ране, а в конце они уже «приросшие» - от кожи не оторвать. Эти эпитеты показывают усиление мук и боли героини.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты , Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Лирической героине противопоставлен образ фельдшерицы: «А фельдшерица становилась зла И повторяла: «Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться – беда, Да и ему лишь прибавляешь муки». Негативное отношение автора выражается через просторечную, разговорную лексику: «становилась зла», «с тобою», «церемониться», «лишь прибавляешь муки».
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна приросшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Глаголы сорвать, отмочить несут смысловую нагрузку. Лирическая героиня стоит перед выбором: «должна сорвать», говоря о бинтах, значит сделать больно, но она выбирает «отмочить». Словно подводя итог, она убеждает себя и читателя: «не надо рвать», делает вывод «их можно снять почти без боли».
Глагол «церемониться» имеет значение «стесняться», «проявлять мягкость». Фраза фельдшерицы как будто обрывается, а слово «муки» рифмуется с «руки», которые лирическая героиня называет «медлительными». Здесь же появляется аллитерация: м – м – м – (метили – мои – медлительные), помогающая показать мягкость, женственность лирической героини и противопоставляющая ее образ фельдшерице.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки ". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки . Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Лирическая героиня поняла, что можно не причинять боль и узнала «науку доброты». Трудность положения героини автор передает через употребление многоточий. А словообраз «бинты» появляется уже в другом значении: «бинты» становятся текстовым синонимом «науки доброты», потому что перевязку можно делать, не нанося страданий. Потому звучит жизнеутверждающе: «Я это поняла, поймешь и ты…», то есть каждый это должен понять.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты , Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Прием недосказанности, недоговоренности мотивируется: «Я это поняла, поймешь и ты…». Доверительность создается при помощи утверждения «ты » и просьбы – «я… поняла» и «поймешь …ты» – вместе.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна присохшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки. Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Стихотворение заканчивается восклицательным предложением.
Словообраз «бинты», проходя через все стихотворение, образует кольцевую композицию: - символизирует слово «боль» в разных значениях: 1)Физическая боль бойца на перевязке. 2)Душевная боль лирической героини; - показывает и оценивает отношения людей; - определяет отношение к своим героям; - является текстовым синонимом «науки доброты».
Друнина была медсестрой на передовой, в самом пекле. Своим стихотворением автор утверждает, что физические трудности надо преодолевать, не нанося страданий. Сочувствие, сострадание, сопереживание, как нравственная память о боли - это и есть «наука доброты». В этом стихотворении я увидела, что женственность облегчает страдания, учит людей быть терпеливее, добрее!
Юлия Друнина писала в своих воспоминаниях: «Освободительная война – это не только кровь, страдание и смерть, но еще и высшие взлеты человеческого духа бескорыстный подвиг, самопожертвование…» На примере стихотворения «Бинты» я увидела подтверждение этим словам.
Своеобразие этого стихотворения - в понимающем и добром взгляде автора на мир и, что особенно важно, на войну, в которую лирическая героиня приносит не только свое мужество терпения, но и женский протест, в котором несовместимость женственности с разрушением и убийством.
Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 года в Москве. Отец — историк и педагог, мать - библиотекарь и музыкант. Стихи Юлия начала писать стихи. После начала Великой Отечественной войны, в семнадцатилетнем возрасте Юлия Друнина записалась в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста), работала санитаркой в глазном госпитале. Окончила курсы медсестёр. В конце лета 1941 года, с приближением немцев к Москве, работала на строительстве оборонительных сооружений под Можайском. Там, во время одного из авианалётов, она потерялась, отстала от своего отряда, и была подобрана группой пехотинцев, которым очень нужна была санитарка. Вместе с ними Юлия Друнина попала в окружение и 13 суток пробиралась к своим по тылам противника.
Оказавшись снова в Москве осенью 1941 года, Юлия Друнина вскоре вместе со школой, в которой директором был её отец, была эвакуирована в Сибирь. Ехать в эвакуацию она не хотела и согласилась на отъезд только из-за тяжёлобольного отца. Отец умер в начале 1942 года на руках дочери. Похоронив отца, Юлия уехала в Хабаровск, где стала курсантом Школы младших авиационных специалистов (ШМАС). Однако перспективы оказаться на фронте после окончания данной школы не было, и она получает направление в санитарное управление 2-го Белорусского фронта. По прибытии на фронт Юлия Друнина получила назначение в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии. В 1943 году Друнина была тяжело ранена — осколок снаряда вошёл в шею слева и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьёзности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала работать — спасать других. Скрывала, пока не стало совсем плохо. Очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти. В госпитале, в 1943 году, она написала своё первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
После излечения Юля вернулась на фронт. Она попала в 1038-й самоходный артиллерийский полк 3-го Прибалтийского фронта. Воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боёв была контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы. Закончила войну в звании старшины медицинской службы. За боевые отличия была награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
В декабре 1944 года Юлия Друнина возвращается в Москву. Поступает в Литературный институт.
В начале 1945 года в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Юлии Друниной, в 1948 году — стихи «В солдатской шинели». В марте 1947 года Друнина приняла участие в Первом Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало её материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность. В 1948 году вышла первая книга стихов Юлии Друниной «В солдатской шинели».
В последующие годы сборники выходили один за другим: в 1955 год — сборник «Разговор с сердцем», в 1958 году — «Ветер с фронта», в 1960 году — «Современники», в 1963 году — «Тревога» и другие сборники. В 1970-е годы выходят сборники: «В двух измерениях», «Я родом не из детства», «Окопная звезда», «Не бывает любви несчастливой» и другие. В 1980 году — «Бабье лето», в 1983 году — «Солнце — на лето». Среди немногих прозаических произведений Друниной — повесть «Алиска» (1973), автобиографическая повесть «С тех вершин…» (1979), публицистика.
В 1967 году Друнина побывала в Германии, в Западном Берлине. Во время поездки по ФРГ её спросили: «Как Вы сумели сохранить нежность и женственность после участия в такой жестокой войне?» Она ответила: «Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека».
Юлия Друнина трагически ушла из жизни, покончив с собой 21 ноября 1991 года.
* * *
Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив
И кто отнят войной.
И хотя пятилетки бегут
Торопясь,
Все тесней эта связь,
Все прочней эта связь.
Я - связная.
Пусть грохот сражения стих:
Донесеньем из боя
Остался мой стих --
Из котлов окружений,
Пропастей поражений
И с великих плацдармов
Победных сражений.
Я - связная.
Бреду в партизанском лесу,
От живых
Донесенье погибшим несу:
"Нет, ничто не забыто,
Нет, никто не забыт,
Даже тот,
Кто в безвестной могиле лежит".
* * *
И откуда
Вдруг берутся силы
В час, когда
В душе черным-черно?..
Если б я
Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки
В сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища...
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.
ЗАПАС ПРОЧНОСТИ
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!-- Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
БИНТЫ
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ
Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.
О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо - родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..
Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста...
Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня...
Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд...
Поклялась тогда я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней,
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней -
Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом - снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.
Только мы - однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша, -
Песней
Возвратишься ты с войны!
БАЛЛАДА О ДЕСАНТЕ
Хочу,чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был...
Четырнадцать школьниц - певуний, болтушек -
В глубокий забросили тыл.
Когда они прыгали вниз с самолета
В январском продрогшем Крыму,
"Ой, мамочка!" - тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.
Не смог побелевший пилот почему-то
Сознанье вины превозмочь...
А три парашюта, а три парашюта
Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.
Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку -
От голода встать не могли.
И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь...
Бессмысленной гибели нету на свете -
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды...
КОМБАТ
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
* * *
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
Я еще, ребята, не жила...
И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать - это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть...
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко -
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
Я еще, ребята, не жила...
* * *
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью -
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись - не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...
ЕЛКА
На втором Белорусском еще продолжалось затишье,
Шел к закату короткий последний декабрьский день.
Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,
Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.
Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.
Показалось - конца не предвидится этой войне.
Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.
(Виновато затишье - совсем не до грусти в огне!)
Показалась могилой землянка в четыре наката.
Умирала печурка. Под ватник забрался мороз...
Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:
Почему ты одна? И чего ты повесила нос?
Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.
Посмотрела на небо - ракета ль сгорела, звезда?
Прогревая моторы, ревели немецкие танки,
Иногда минометы палили незнамо куда.
А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,
То застыла не веря: пожарами освещена
Горделиво и скромно красавица елка стояла!
И откуда взялась среди чистого поля она?
Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,
Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад...
Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,
Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.
Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки!
Я люблю вас! И буду любить вас до смерти,
Всю жизнь!
Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки...
Вдруг обвал артналета и чья-то команда: "Ложись!"
Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,
Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу...
Сколько было потом новогодних сверкающих елок!
Их забыла, а эту забыть не могу...
ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ
(На вечере поэтов, погибших на войне)
Сегодня на трибуне мы -- поэты,
Которые убиты на войне,
Обнявшие со стоном землю где-то
В свей ли, в зарубежной стороне.
Читают нас друзья-однополчане,
Сединами они убелены.
Но перед залом, замершим в молчанье,
Мы -- парни, не пришедшие с войны.
Слепят "юпитеры", а нам неловко --
Мы в мокрой глине с головы до ног.
В окопной глине каска и винтовка,
В проклятой глине тощий вещмешок.
Простите, что ворвалось с нами пламя,
Что еле-еле видно нас в дыму,
И не считайте, будто перед нами
Вы вроде виноваты, -- ни к чему.
Ах, ратный труд -- опасная работа,
Не всех ведет счастливая звезда.
Всегда с войны домой приходит кто-то,
А кто-то не приходит никогда.
Вас только краем опалило пламя,
То пламя, что не пощадило нас.
Но если б поменялись мы местами,
То в этот вечер, в этот самый час,
Бледнея, с горлом, судорогой сжатым,
Губами, что вдруг сделались сухи,
Мы, чудом уцелевшие солдаты,
Читали б ваши юные стихи.
* * *
Пожилых не помню на войне,
Я уже не говорю про старых.
Правда, вспоминаю, как во сне,
О сорокалетних санитарах.
Мне они, в мои семнадцать лет,
Виделись замшелыми дедками.
"Им, конечно, воевать не след, --
В блиндаже шушукались с годками.--
Да еще в таких преклонных летах!"
Что ж, годки, давайте помянем
Наших "дедов", пулями отпетых.
И в крутые, злые наши дни
Поглядим на тех, кому семнадцать.
Братцы, понимают ли они,
Как теперь нам тяжело сражаться?--
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!..
Мой передний край --
Всю жизнь на нем
Быть тому, кто числится в поэтах.
Вечно будет жизнь давать под дых,
Вечно будем вспыхивать, как порох.
Нынче щеголяют в "молодых"
Те, кому уже давно за сорок.
* * *
Я только раз видала рукопашный,
Раз - наяву. И сотни раз - во сне...
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
* * *
Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!
С восторгом нас, девчонок, не встречали:
Нас гнал домой охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочие регалии потом...
Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
* * *
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы - девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты -
То юность моя в огне...
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
ЗИНКА
Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой.
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...
* * *
Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама!
Мама!
Я дошла до цели...
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
ТЫ ДОЛЖНА
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
"Сестрица!"
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
* * *
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой "Т" - отличьем старшины.
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала -
Научилась верности в бою.
* * *
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил...
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля...
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть в землянке после боя
На колени теплые ее
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное мое.
* * *
За утратою - утрата,
Гаснут сверстники мои.
Бьет по нашему квадрату,
Хоть давно прошли бои.
Что же делать?-
Вжавшись в землю,
Тело бренное беречь?
Нет, такого не приемлю,
Не об этом вовсе речь.
Кто осилил сорок первый,
Будет драться до конца.
Ах обугленные нервы,
Обожженные сердца!..
К семантике названия стихотворения
Юлии Владимировны Друниной «Бинты»
Я только раз видала рукопашный,
Раз – наяву, и сотни раз во сне,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Сколько раз каждый из нас слышал эти строки, но мало кто знаком с именем их автора. Юлия Владимировна Друнина… Она ушла на фронт со школьной скамьи. «Впечатлительная московская девочка начиталась книг о героических подвигах и сбежала от мамы в поисках подвигов, славы, романтики. <…> Она перевязывала окровавленных, искалеченных людей, видела трупы, мерзла, голодала, по неделе не умывалась и не раздевалась…» Но всёже она оставалась женщиной. Как писала Светлана Алексиевич в своей книге «У войны не женское лицо», «на самой страшной войне XX века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, а и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала «языка». Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее землю, на ее дом, на ее детей». Каждая из этих женщин, переживших войну, унесет этот опыт с собой в мирную жизнь.
В.Д. Фёдоров в книге «Наше время такое» (1973) посвятил статью творчеству Ю. Друниной. Одной из характерных черт поэта он называет прямоту и правдивость: «Круг наблюдений Друниной не широк, тесно связан с её личным, непосредственным опытом – девушки на войне, но эти свои наблюдения и переживания молодая поэтесса раскрывает с той моральной чистотой… <…> Друнина стала поэтом на фронте именно по тому, что безо всякой дурной «литературности»писала о войне…» .
Сопоставляя творчество Ю. Друниной, ранее и позднее В. Фёдоров замечает – что «первая книжка Ю. Друниной не отмечена высоким поэтическим мастерством, но в ней есть неоспоримое достоинство подлинного и искреннего поэтического документа. Наконец-то вместо мимолетных видений регулировщиц и медсестёр на поэтической автостраде появилась живая фигура девушки-фронтовика, у которой свой сложный духовный мир, свой голос, не очень громкий, но очень правдивый» . Чем дальше, тем более «формально стихи Ю.Друниной становились лучше – появлялось чувство пропорции, чувство ритма, но в них ощущался недостаток прежней обаятельности, какой-то милой, естественной угловатости» .
С. Наровчатов (1978), как и В.Д.Фёдоров, говорит о необыкновенной силе и правдивости каждой строки Ю.Друниной: «Это сильные строки. И они действуют безотказно. Сила их, как и всего творчества Друниной, в том, что вы почти физически чувствуете боль человека, произносящего эти слова. <….> Вот что, пожалуй, и сообщает притягательность к лирике Друниной – её абсолютная человеческая достоверность. Причём достоверность значительного, а не пустячного…» .
Среди воспоминаний о поэтессе наиболее подробные оставил Николай Старшинов, первый её муж. Они познакомились в Литинституте, в 1944 году у них родилась дочь Лена, появляются неведомые до сих пор заботы, проблемы… Со временем отношения со Старшиновым стали походить на дружеские, любовь угасла… Вскоре они разошлись (это произошло в 1960 году). Но именно Н.Старшинов оставил большое количество воспоминаний о Ю.Друниной, которые печатались основном в газетных изданиях 1992 года (Л.Озёров «Друнина») и в литературных журналах 1994 («Планета Юлии Друниной: страницы воспоминаний»)
Серьёзные размышления о творчестве Ю.В. Друниной принадлежат А.Туркову – «Стихи, пробивающие тучи…» (1994). В начале статьи А. Турков задаётся вопросом: «Можно ли твердокаменным тоном осуждать добровольный уход из жизни, укоризненно припоминая при этом собственные друнинские слова о том, что «есть высшая гордость – окоп никогда не покинуть» и что даже после неудач “со времён Батыя уменье подниматься нам дано”» .
И далее следуют мысли о жизни поэта, о судьбе, о причинах, заставивших Друнину добровольно расстатся с жизнью: «Друниной нестерпимо больно, когда слова, от которых когда-то пламенем восторгом, теперь вдруг ранят, оказываются как бы с «двойным дном» («Комсомольск, Комсомольск! - в нашу искренность нож»), невмочь видеть «старый костыль и стыдливую кепку» ветерана, молчаливо ждущего подаяния. Она взрывается, не стесняясь в выражениях…»
И всё же творчество Юлии Друниной до сих пор остается до конца не изученным. А между тем её поэзия – опыт человека военного поколения, поэта, принесшего в мирное время свой фронтовой опыт. Ей досталось пройти войну рядовым бойцом. Поэтому лик войны в ее поэзии и образ ее лирической героини – это образ женщины-бойца, однополчанки, медсестры, невесты из поколения убитых на фронте женихов; женщины, умеющей любить и быть верной; наконец, поэта, вместившего в себе жестокий опыт фронта и высшую доброту милосердия и участия.
Стихотворение «Бинты» было написано Ю.Друниной двадцать лет спустя после Великой Отечественной войны. Текст его состоит из двух частей, скрепленных общим, многоговорящим для поэта-фронтовика названием. Образ «бинты» - сквозной в стихотворении и главный как предмет внимания поэта. Что же он означает для автора?
Поначалу этот образ несет конкретный смысл, характеризуя военные будни:
А я должна присохшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Есть такое правило в хирургии: нужна смелость, причинить мгновенную боль, чтобы не растягивать муки больного. В выражении «сорвать бинты одним движеньем смелым» – слово «смелым» завершающее, наиболее значимое. А слово «движение» в тексте повторяется четыре раза. Значит важнее всего – смелое дело. В сочетании с точными и короткими словами «так», «только», «в этом», «нас» и другими усиливается резкость, мгновенность действия.
Мотив человеческих страданий выражен во взгляде бойца («глаза бойца слезами налиты» ). Слово «глаза» начальное в строке и в стихотворении, что придаёт ему двойной смысл: отражение его физической боли и взгляд на того, кто рядом. Использована, инверсия: слово «налить» вынесено в рифму и тем акцентировано.
«Лежит он, напружиненный и белый» - продолжается мотив «налиты», как высшая степень состояния, как готовность взорваться от боли, от страдания: пружина (напружиненный) – опасность в любую минуту выпрямиться, не сдержатся, закричать от боль; белый – смертельно бледный, цвет безжизненности. Причём, контраст к кровавому бинту, боец действительно белый (кровавый бинт – белый боец), что ещё больше выделяет бледность раненного.
Далее следует эпитет – «со взглядом страшных глаз» . Почему «страшных»? Возможно, отражение не только постоянной боли, которую испытывает раненый, но и страха перед предстоящей, ещё большей болью. И только ли физическая боль, которую испытывает раненый, отражена в его глазах? Быть может, в его взгляде лирическая героиня увидела отражение своих глаз. То есть «страшные» глаза бойца зеркально отражают страх, который испытывает лирическая героиня, свидетель его боли, его страха и своего страха перед тем, что она должна причинить ему новую боль.
Лирическая героиня знает, как она должна поступать («так учили нас» ). Но действует вопреки правилам медицины. Союз «но» сопоставляет и противопоставляет её фельдшерице. Та действует по правилам, Я – вопреки им. Одно и то же понятие милосердия воспринимается ими по-разному:
Я- героиня Фельдшерица
я на движенье это решалась сорвать одним движением смелым
щедро перекись лила одним движением
пытаясь отмочить его только в этом жалость
без боли так с каждым церемонится беда
Здесь представлены два понимания жалости: одна – следовать правилу «одним движением»; другая – не по правилам медицины, но это значит – прибавлять муки. Отсюда – медлительность из желания «не навредить», «действовать без боли».
Сопоставлены две правды: правда лирической героини – в жалости к раненым, желании избавить их от большей муки («на бинт я щедро перекись лила»); правда фельдшерицы подкрепляется тем, что всем перекиси не хватит (война диктует бережливость).
Проявляя справедливость по отношению ко всем бойцам, фельдшерица по-своему права. В этих двух правдах есть общая точка: и та, и другая разделяют чувства бойца, с пониманием относятся к его страданиям, но понимания их расходятся: «Да и ему лишь прибавляешь муки» - это говорит фельдшерица, с её большим, чем у героини, фронтовым и врачебным опытом.
Но существует ещё одна правда – самих раненых, которые, испытывая боль в стихах, «метили всегда попасть в мои медлительные руки» . И это сложный клубок многих человеческих правд героиня вынесла с фронта.
В последующих пяти строках речь тоже идёт о жалости (« как жалко, что… »). Но речь идёт о ситуации в мирной жизни, возможно, о любовной ситуации, разрешившейся разрывом в отношениях Я и ТЫ. То, что когда-то лирическая героиня читала в глазах бойцов, теперь испытывает она сама. Только там речь шла о ранах телесных, о ране душевной. В форме обращения к ТЫ героиня размышляет о том, что если он думает, что рвать лучше сразу, то она – из своего военного опыта – вынесла иное: «не нужно рвать приросшие бинты, когда их можно снять почти без боли…» .
Очевидно, у Я и ТЫ разный жизненный опыт, и то, что когда-то довелось пережить лирической героине, ЕМУ пережить не довелось («Я это поняла, поймёшь и ты»).
Поскольку стихотворение композиционно движется ко 2-ой части, составляющей количественно меньшую часть текста, то вся первая часть переосмысливается как метафора.
Возможно несколько прочтений сложившейся в любовной ситуации:
Если причиной разрыва был ТЫ и его чувства, тогда первые две строки («Не нужно рвать присохшие бинты, когда их можно снять почти без боли…») звучат как просьба, обращение к человеку, в жизни которого было гораздо меньше опыта («Я это поняла, поймёшь и ты») . Появляется антитеза: наука доброты – школьные книжки.
Я- героиня вынесла свой опыт из войны,а ТЫ такого опыта не имеет. Просто уроки войны гораздо жестче и усваиваются быстрее, чем уроки мирной жизни. И что бы обладать умением не «рвать присохшие бинты, когда их можно снять почти без боли» , нужно видеть и пережить то, что испытала и пережила лирическая героиня. В этом суть её обращения к ТЫ.
Если же отношения разрывает сама героиня, тогда, возможно, речь идёт о её желание сделать разрыв как можно более безболезненным для него. Свое желание она и обосновывает жизненным, точнее военным опытом. Она пытается сделать это постепенно, как на фронте, не причиняя мук. Тогда, возможно, в третьей строке звучит какая-то надежда на понимание («я это поняла, поймёшь и ты»). Возможно, не сейчас, позже. Поэтому строка заканчивается многоточием. Создаётся ситуация невысказанности, недоговорённости. Разорвать отношения безболезненно приобретает тот же смысл, что и «не нужно рвать приросшие бинты». Для этого тоже нужно постичь «науку доброты».
Если речь идёт о ситуации любовного разрыва, значимым становится соотношение определений: «присохшие бинты» (в первой части) – «приросшие бинты» (во второй части).
В первой части слово «присохшие» несёт конкретный смысл (как и слово «бинты»), характеризуя состояние бойца (бинты успели присохнуть). Во второй же части «приросшие» - значит давние отношения. Тогда слово «бинты» является метафорическим переходом к отношениям Я и ТЫ. « Рвать приросшие бинты» - значит болезненно разрывать отношения с близким человеком. Кто бы ни был инициатором их разрыва, и в том, и в другом случае слово «бинты» во второй части является метафорой боли, метафорой душевных ран.
Однако, возможен ещё один вариант прочтения последних пяти строк. Если выйти за пределы любовной ситуации, то последняя часть стихотворения можно понять как обращение к читателю, молодому человеку. Это совет человека имеющего жизненный (в том числе фронтовой) опыт, понимающего, что значит причинять боль – другому. Отсюда и образ школьных книжек, и обращение к читателю на «ты»:
Я это поняла, поймёшь и ты…
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Может быть, стихотворение «Бинты» каким-то образом объясняет и её характер, и её уход: правду доброты – по отношению к другому и жесткую правду фельдшерицы по отношению к себе – разом.
Таким образом, перед нами не просто стихотворение женщины-поэта, это произведение женщины военного поколения, рядового бойца, поэта, принесшего в мирное время свой фронтовой опыт.
Каждое произведение Юлии Владимировны Друниной неразрывно связано с ее биографией. Так, стихотворение «Бинты», состоящее из двух частей, является неким личным опытом, внесенным в мирное время из войны. Отсюда двойной смысл его названия:
«бинты» как реальный предмет, характеризующий военные будни;
«бинты» как метафора душевных ран.
Современник Юлии Друниной, поэт Сергей Орлов, писал: «Наши фронтовые стихи – это те же дорогие реликвии войны, что хранятся бережно в музеях. Их смело можно положить рядом с прострелянным комсомольским билетом, окровавленной шинелью, ржавым помятым котелком – это святая память героической истории» .
Слова эти по праву можно отнести и к поэзии Юлии Владимировны, ведь каждое стихотворение поэтессы – это момент ее фронтовой биографии.
Список использованной литературы литературы
Ахматова.А.А. Сочинения в 2-х томах.-М.:1986
Брыкина С. Поэты военных лет // Литература в школе, 1970, №5. С.2-11.
Василевский А.М. Дело всей жизни. Кн. 1. – М.: Политиздат, 1989. – 320с.
Кривощеков Л. Не ходи никуда без сердца своего. – Алма-Ата, 1964.
Наровчатов С. И девушка наша в походной шинели… Ю.Друнина // Статьи о поэзии. - М.:1978.С.358-363.
Турков А. Стихи, пробивающие тучи… (О поэзии Ю.Друниной) // Дружба народов,1994,№6.С.204-205.
Федоров В. О Ю.Друниной. Наше время такое // Федоров В. Наше время такое – М.:1973. С.376-384.
Мы помним... Бинты - Юлия Друнина. Дарья Новокрещенова читает стихи о войне...
Мы помним...
Бинты - Юлия Друнина
Читаем стихи о войне...
Узнав о том, что девушек-медиков, в порядке исключения, все-таки направят в действующую армию, она спешно нашла свое свидетельство об окончании курсов медсестер и уже через несколько дней была направлена в санитарное управление 2-го Белорусского фронта.
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
По прибытии на фронт Юлия Дружинина получила назначение в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии. В этом же полку воевала санинструктор Зинаида Самсонова (погибла 27 января 1944 года, посметрно удостоена звания Героя Советского Союза), которой Друнина посвятила одно из самых проникновенных своих стихотворений "Зинка".
В 1943 Друнина была тяжело ранена - осколок снаряда вошел в шею слева и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьезности ранения она просто замотала шею бинтами и продолжала работать – спасать других. Скрывала, пока не стало совсем плохо. Очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти. В госпитале, в 1943 году, она написала свое первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:
Я столько раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу - во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.
После излечения Друнина была признана инвалидом и комиссована. Вернулась в Москву. Попыталась поступить в Литературный институт, но неудачно - ее стихи были признаны незрелыми...
Не попав в институт, оставаться, в Москве Юля не захотела и решила вернуться на фронт. Её признали годной к строевой службе и она опять попала в пехоту. Воевала в Белорусском Полесье, затем в Прибалтике. В одном из боев была контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к военной службы.
Закончила войну в звании старшины медицинской службы. За боевые отличия была награждена орденом Красной звезды и медалью "За отвагу". Пережитое на войне стало отправной точкой в развитии поэтического мировосприятия Друниной и сквозной темой ее творчества.
В декабре 1944 года Юлия Друнина снова возвращается в Москву. Несмотря на то, что шла уже середина учебного года, она сразу же пришла в Литературный институт, и стала посещать занятия первого курса. Выгнать инвалида войны никто не решился...
* * *
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
- Я ещё, ребята, не жила...
И бойцы вокруг неё толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать - это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть...
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко -
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
- Я ещё, ребята, не жила...
* * *
Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама!
Мама!
Я дошла до цели...
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
* * *
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью -
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись - не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...
* * *
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
1943
* * *
И откуда
Вдруг берутся силы
В час, когда
В душе черным-черно?..
Если б я
Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки
В сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища...
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.
ПИСЬМО ИЗ "ИМПЕРИИ ЗЛА”
Я живу, президент,
В пресловутой "империи зла” -
Так назвать вы изволили
Спасшую землю страну...
Наша юность пожаром,
Наша юность Голгофой была,
Ну, а вы, молодым,
Как прошли мировую войну?
Может быть, сквозь огонь
К нам конвои с оружьем вели? -
Мудрый Рузвельт пытался
Союзной державе помочь.
И, казалось, в Мурманске
Ваши храбрые корабли
Выходила встречать
Вся страна,
Погружённая в ночь.
Да, кромешная ночь
Нал Россией простерла крыла.
Умирал Ленинград,
И во тьме Шостакович гремел.
Я пишу, президент,
Из той самой "империи зла”,
Где истерзанных школьниц
Фашисты вели на расстрел.
Оседала война сединой
У детей на висках,
В материнских застывших глазах
Замерзала кристаллами слёз...
Может, вы, словно Кеннеди,
В американских войсках
Тоже собственной кровью
В победу свой сделали взнос?..
Я живу, президент,
Там, где чтут Достоевского,
Лорку с Уитменом чтут.
Горько мне, что Саманта
Так странно из жизни ушла,
Больно мне, что в Неваде
Мосты между душами рвут.
Ваши авианосцы
Освещает, бледнея, луна.
Между жизнью и смертью
Такая тончайшая нить...
Как прекрасна планета,
И как уязвима она!
Как землян умоляет
Её защитить, заслонить!
Я живу, президент,
В пресловутой "империи зла”...
ДВА ВЕЧЕРА
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел -
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и - улыбнулся мне:
- Ну какой же из тебя
Солдат?
Как была ты, право,
На войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Я тебя
Представить не могу
В стоптанных солдатских сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били,
Падал снег.
И сказал мне тихо
Дорогой,
На тебя похожий человек:
- Вот лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах...
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках...
* * *
В семнадцать совсем уже были мы взрослые -
Ведь нам подрастать на войне довелось...
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.
Красивые, черти! Мы были другими -
Военной голодной поры малыши.
Но парни, которые с нами дружили,
Считали, как видно, что мы хороши.
Любимые нас целовали в траншее,
Любимые нам перед боем клялись.
Чумазые, тощие, мы хорошели
И верили: это на целую жизнь.
Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
И можно ли ставить любимым в вину,
Что нравятся девочки им длинноногие,
Которые только рождались в войну?
И правда, как могут не нравиться весны,
Цветение, первый полет каблучков,
И даже сожженные краскою космы,
Когда их хозяйкам семнадцать годков.
А годы, как листья осенние, кружатся.
И кажется часто, ровесницы, мне -
В борьбе за любовь пригодится нам мужество
Не меньше, чем на войне...
* * *
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства - из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства - из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя - шершавые ладони.
Я родом не из детства - из войны.
Прости меня - в том нет моей вины...
* * *
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идет в шинели молодость моя.
В моих глазах обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет!
Мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилой
С опущенной стояла головой...
Не знаю, где я нежности училась, -
Быть может, на дороге фронтовой...
* * *
Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив
И кто отнят войной.
И хотя пятилетки бегут
Торопясь,
Все тесней эта связь,
Все прочней эта связь.
Я - связная.
Пусть грохот сражения стих:
Донесеньем из боя
Остался мой стих -
Из котлов окружений,
Пропастей поражений
И с великих плацдармов
Победных сражений.
Я - связная.
Бреду в партизанском лесу,
От живых
Донесенье погибшим несу:
"Нет, ничто не забыто,
Нет, никто не забыт,
Даже тот,
Кто в безвестной могиле лежит".
ЗАПАС ПРОЧНОСТИ
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!-- Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
БИНТЫ
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ
Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.
О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо - родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..
Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста...
Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня...
Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд...
Поклялась тогда я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней,
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней -
Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом - снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.
Только мы - однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша, -
Песней
возвратишься ты с войны!
БАЛЛАДА О ДЕСАНТЕ
Хочу, чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был...
Четырнадцать школьниц - певуний, болтушек -
В глубокий забросили тыл.
Когда они прыгали вниз с самолета
В январском продрогшем Крыму,
"Ой, мамочка!" - тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.
Не смог побелевший пилот почему-то
Сознанье вины превозмочь...
А три парашюта, а три парашюта
Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.
Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку -
От голода встать не могли.
И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь...
Бессмысленной гибели нету на свете -
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды...
КОМБАТ
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
ЕЛКА
На втором Белорусском ещё продолжалось затишье,
Шел к закату короткий последний декабрьский день.
Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,
Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.
Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.
Показалось - конца не предвидится этой войне.
Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.
(Виновато затишье - совсем не до грусти в огне!)
Показалась могилой землянка в четыре наката.
Умирала печурка. Под ватник забрался мороз...
Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:
- Почему ты одна? И чего ты повесила нос?
Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.
Посмотрела на небо - ракета ль сгорела, звезда?
Прогревая моторы, ревели немецкие танки,
Иногда минометы палили незнамо куда.
А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,
То застыла не веря: пожарами освещена
Горделиво и скромно красавица елка стояла!
И откуда взялась среди чистого поля она?
Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,
Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад...
Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,
Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.
Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки!
Я люблю вас! И буду любить вас до смерти,
всю жизнь!
Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки...
Вдруг обвал артналета и чья-то команда: "Ложись!"
Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,
Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу...
Сколько было потом новогодних сверкающих елок!
Их забыла, а эту забыть не могу...
ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ
(На вечере поэтов, погибших на войне)
Сегодня на трибуне мы - поэты,
Которые убиты на войне,
Обнявшие со стоном землю где-то
В свей ли, в зарубежной стороне.
Читают нас друзья-однополчане,
Сединами они убелены.
Но перед залом, замершим в молчанье,
Мы - парни, не пришедшие с войны.
Слепят "юпитеры", а нам неловко -
Мы в мокрой глине с головы до ног.
В окопной глине каска и винтовка,
В проклятой глине тощий вещмешок.
Простите, что ворвалось с нами пламя,
Что еле-еле видно нас в дыму,
И не считайте, будто перед нами
Вы вроде виноваты, - ни к чему.
Ах, ратный труд - опасная работа,
Не всех ведет счастливая звезда.
Всегда с войны домой приходит кто-то,
А кто-то не приходит никогда.
Вас только краем опалило пламя,
То пламя, что не пощадило нас.
Но если б поменялись мы местами,
То в этот вечер, в этот самый час,
Бледнея, с горлом, судорогой сжатым,
Губами, что вдруг сделались сухи,
Мы, чудом уцелевшие солдаты,
Читали б ваши юные стихи.
* * *
Пожилых не помню на войне,
Я уже не говорю про старых.
Правда, вспоминаю, как во сне,
О сорокалетних санитарах.
Мне они, в мои семнадцать лет,
Виделись замшелыми дедками.
"Им, конечно, воевать не след, -
В блиндаже шушукались с годками.--
Да ещё в таких преклонных летах!"
Что ж, годки, давайте помянем
Наших "дедов", пулями отпетых.
И в крутые, злые наши дни
Поглядим на тех, кому семнадцать.
Братцы, понимают ли они,
Как теперь нам тяжело сражаться?--
Побинтуй, поползай под огнем,
Да ещё в таких преклонных летах!..
Мой передний край -
Всю жизнь на нем
Быть тому, кто числится в поэтах.
Вечно будет жизнь давать под дых,
Вечно будем вспыхивать, как порох.
Нынче щеголяют в "молодых"
Те, кому уже давно за сорок.
* * *
Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!
С восторгом нас, девчонок, не встречали:
Нас гнал домой охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочие регалии потом...
Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
* * *
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы - девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты -
То юность моя в огне...
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
ЗИНКА
Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой
1.
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2.
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3.
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...
ТЫ ДОЛЖНА!
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
"Сестрица!"
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
* * *
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Научилась верности в бою.
* * *
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил...
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля...
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть в землянке после боя
На колени теплые её
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное мое.
* * *
За утратою - утрата,
Гаснут сверстники мои.
Бьет по нашему квадрату,
Хоть давно прошли бои.
Что же делать?-
Вжавшись в землю,
Тело бренное беречь?
Нет, такого не приемлю,
Не об этом вовсе речь.
Кто осилил сорок первый,
Будет драться до конца.
Ах обугленные нервы,
Обожженные сердца!..
* * *
Когда стояла у подножья
Горы, что называют "Жизнь",
Не очень верилось, что можно
К её вершине вознестись.
Но пройдено уже две трети,
И если доберусь туда,
Где путникам усталым светит
В лицо вечерняя звезда,
То с этой высоты спокойно
И грустно оглянусь назад:
- Ну, вот и кончились все войны,
Готовься к отдыху, солдат!..
* * *
Убивали молодость мою
Из винтовки снайперской,
В бою,
При бомбежке
И при артобстреле...
Возвратилась с фронта я домой
Раненой, но сильной и прямой -
Пусть душа
Едва держалась в теле.
И опять летели пули вслед:
Страшен быт
Послевоенных лет -
Мне передохнуть
Хотя бы малость!..
Не убили
Молодость мою,
Удержалась где-то на краю,
Снова не согнулась,
Не сломалась.
А потом -
Беды безмерной гнет:
Смерть твоя...
А смерть любого гнет.
Только я себя не потеряла.
Сердце не состарилось
Ничуть,
Так же сильно
Ударяет в грудь,
Ну, а душу я
В тиски зажала.
И теперь веду
Последний бой
С годами,
С обидами,
С судьбой -
Не желаю
Ничему сдаваться!
Почему?
Наверно, потому,
Что и ныне
Сердцу моему
Восемнадцать,
Только восемнадцать!
ГЕОЛОГИНЯ
Ветер рвет светло-русую прядку,
Гимнастерка от пыли бела.
Никогда не была ты солдаткой,
Потому что солдатом была.
Не ждала, чтоб тебя защитили,
А хотела сама защищать.
Не желала и слышать о тыле -
Пусть царапнула пуля опять.
Побелела от времени прядка,
И штормовка от пыли бела.
Снова тяжесть сапог, и палатка,
И ночевка вдали от села.
Снова с первым лучом подниматься,
От усталости падать не раз,
Не жалела себя ты в семнадцать,
Не жалеешь себя и сейчас.
Не сочувствуйте - будет обидой,
Зазвенит в ломком голосе лед,
Скажет: "Лучше ты мне позавидуй!" -
И упругой походкой уйдет.
И от робости странной немея
(Хоть суров и бесстрастен на вид),
Не за юной красоткой - за нею
Бородатый геолог следит...
МУЖЕСТВО
Памяти Людмилы Файзулиной
Солдаты! В скорбный час России
Вы рвали за собой мосты,
О снисхожденье не просили,
Со смертью перешли на "ты".
Вы затихали в лазаретах,
Вы застывали на снегу, -
Но женщину представить эту
В шинели тоже я могу.
Она с болезнью так боролась,
Как в окружении дрались.
...Спокойный взгляд, веселый голос -
А знала, что уходит жизнь.
В редакционной круговерти,
В газетной доброй кутерьме
Страшней пустые очи смерти,
Чем в злой блиндажной полутьме...
Работать, не поддаться боли -
Ох, как дается каждый шаг!..
Редакция - не поле боя,
Машинки пулемет в ушах...
Все грущу о шинели
Все грущу о шинели,
Вижу дымные сны,-
Нет, меня не сумели
Возвратить из Войны.
Дни летят, словно пули,
Как снаряды - года...
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
И куда же мне деться?
Друг убит на войне.
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.
Без паники встречаю шквал
Без паники встречаю шквал,
Еще сильны и не устали ноги -
Пусть за спиной остался перевал
И самые прекрасные дороги.
Я до сих пор все открываю мир,
Все новые отыскиваю грани.
Но вспыхивает в памяти пунктир,
Трассирует пунктир воспоминаний.
* * *
Мне ещё в начале жизни повезло,
На свою не обижаюсь я звезду.
В сорок первом меня бросило в седло,
В сорок первом, на семнадцатом году.
Жизнь солдата, ты - отчаянный аллюр:
Как мне в юности когда-то повезло,
Так и в зрелости по-прежнему везет -
Наше чертово святое ремесло
Распускать поводья снова не дает.
Жизнь поэта, ты - отчаянный аллюр:
Марш, атака, трехминутный перекур.
И, ей-богу, просто некогда стареть,
Хоть мелькают полустанками года...
Допускаю, что меня догонит смерть,
Ну, а старость не догонит никогда!
Не под силу ей отчаянный аллюр:
Марш, атака, трехминутный перекур.
МОЙ ОТЕЦ
Нет, мой отец погиб не на войне -
Был слишком стар он, чтобы стать солдатом,
В эвакуации, в сибирской стороне,
Преподавал он физику ребятам.
Он жил как все. Как все, недоедал.
Как все, вздыхал над невеселой сводкой.
Как все, порою горе заливал
На пайку хлеба выменянною водкой.
Ждал вести с фронта - писем от меня,
А почтальоны проходили мимо...
И вдалеке от дыма и огня
Был обожжен войной неизлечимо.
Вообще-то слыл он крепким стариком -
Подтянутым, живым, молодцеватым.
И говорят, что от жены тайком
Все обивал порог военкомата.
В Сибири он легко переносил
Тяжелый быт, недосыпанье, голод.
Но было для него превыше сил
Смириться с тем, что вновь мы сдали город.
Чернел, а в сердце ниточка рвалась -
Одна из тех, что связывают с жизнью.
(Мы до конца лишь в испытанья час
Осознаем свою любовь к Отчизне.)
За нитью - нить. К разрыву сердце шло.
(Теперь инфарктом называют это...)
В сибирское таежное село
Вползло военное второе лето.
Старались сводки скрыть от старика,
Старались - только удавалось редко.
Информбюро тревожная строка
В больное сердце ударяла метко.
Он задыхался в дыме и огне,
Хоть жил в Сибири - в самом центре тыла.
Нет, мой отец погиб не на войне,
И все-таки война его убила...
Ах, если бы он ведать мог тогда
В глухом селе, в час отступленья горький,
Что дочь в чужие будет города
Врываться на броне "тридцатьчетверки"!
БАБЫ
Мне претит пресловутая "женская слабость".
Мы не дамы, мы русские бабы с тобой.
Мне обидным не кажется слово грубое "бабы",
В нем - народная мудрость, в нем - щемящая
боль.
Как придет похоронная на мужика
Из окопных земель, из военного штаба,
Став белей своего головного платка,
На порожек опустится баба.
А на зорьке впряжется, не мешкая, в плуг
И потянет по-прежнему лямки.
Что поделаешь? Десять соломинок-рук
Каждый день просят хлеба у мамки...
Эта смирная баба двужильна, как Русь.
Знаю, вынесет все, за неё не боюсь.
Надо - вспашет полмира, надо - выдюжит бой.
Я горжусь, что и мы тоже бабы с тобой!
* * *
Мир до невозможности запутан.
И когда дела мои плохи,
В самые тяжёлые минуты
Я пишу весёлые стихи.
Ты прочтёшь и скажешь:
- Очень мило,
Жизнеутверждающе притом.-
И не будешь знать, как больно было
Улыбаться обожжённым ртом.
* * *
И горе красит нас порою
(Сложны законы красоты)
В простом лице оно откроет
Вдруг утончённые черты.
Улыбки грустной доброта-
Лик возвращённого из ада
Иль чудом снятого с креста.
Но горе быть должно великим
И с горем спаяно страны.
...Великомучеников лики
Глядят в глаза мне со стены.
Из отдалённых мест вернули
Домой товарищей моих,
Но годы горя, словно пули,
Догнали и убили их.
Скорбь всепрощающего взгляда,
Сильны, измучены, чисты...
Порою так вглядеться надо
В их утончённые черты!
* * *
Мы любовь свою схоронили
Крест поставили на могиле.
"Слава Богу!" - сказали оба...
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
- Что ж вы сделали? Я живая!..
* * *
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в "мать"
и "перемать"
Потому что имя ближе, чем "Россия",
Не могла сыскать.
1942
* * *
В слепом неистовстве металла,
Под артналетами, в бою
Себя бессмертной я считала
И в смерть не верила свою.
А вот теперь - какая жалость! -
В спокойных буднях бытия
Во мне вдруг что-то надломалось,
Бессмертье потеряла я...
О, вера юности в бессмертье -
Надежды мудрое вино!..
Друзья, до самой смерти верьте,
Что умереть вам не дано!
ДОБРОТА
Стираются лица и даты,
Но все ж до последнего дня
Мне помнить о тех, что когда-то
Хоть чем-то согрели меня.
Согрели своей плащ-палаткой,
Иль тихим шутливым словцом,
Иль чаем на столике шатком,
Иль попросту добрым лицом.
Как праздник, как счастье, как чудо
Идет Доброта по земле.
И я про неё не забуду,
Хотя забываю о Зле.
* * *
Есть круги рая,
А не только ада.
И я сквозь них,
Счастливая, прошла.
Чего ж мне надо,
Да, чего ж мне надо?
Ни на кого
Держать не стану зла.
За все, что было,
Говорю - "спасибо!"
Всему, что будет,
Говорю - "держись!"
Престолы счастья
И страданий дыбы:
Две стороны
Одной медали -
"Жизнь".
* * *
Били молнии. Тучи вились.
Было всякое на веку.
Жизнь летит, как горящий "виллис"
По гремящему большаку.
Наши критики - наши судьбы:
Вознести и распять вольны.
Но у нас есть суровей судьи -
Не вернувшиеся с войны.
Школьник, павший под Сталинградом,
Мальчик, рухнувший у Карпат,
Взглядом юности - строгим взглядом
На поэтов седых глядят.
* * *
Да, многое в сердцах у нас умрет,
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год -
Голодный, радостный, послевоенный.
В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны,
Благословляя каждую минуту.
Как дорог был нам каждый трудный день,
Как "на гражданке" все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.
И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
СТЕПНОЙ КРЫМ
Есть особая грусть
В этой древней земле -
Там, где маки в пыли,
Словно искры в золе,
И где крокусов синие огоньки
Не боятся ещё человечьей руки.
Вековая, степная, высокая грусть!
Ничего не забыла великая Русь.
О, шеломы курганов,
Каски в ржавой пыли! -
Здесь Мамая и Гитлера
Орды прошли...
СТАРЫЙ КРЫМ
Куры, яблони, белые хаты -
Старый Крым на деревню похож.
Неужели он звался Солхатом
И ввергал неприятеля в дрожь?
Современнику кажется странным,
Что когда-то, в былые года,
Здесь бессчетные шли караваны,
Золотая гуляла Орда.
Воспевали тот город поэты,
И с Багдадом соперничал он.
Где же храмы, дворцы, минареты? -
Погрузились в истории сон...
Куры, вишни, славянские лица,
Скромность белых украинских хат.
Где ж ты, ханов надменных столица -
Неприступный и пышный Солхат?
Где ты, где ты? - ответа не слышу.
За веками проходят века.
Так над степью и над Агармышем1
Равнодушно плывут облака...
Примечания
1. Агармышем - Гора возле старого Крыма. (Примеч. автора.)
* * *
На улице Десантников живу,
Иду по Партизанской за кизилом.
Пустые гильзы нахожу во рву -
Во рву, что рядом с братскою могилой.
В глухом урочище туман, как дым,
В оврагах расползается упрямо.
Землянок полустертые следы,
Окопов чуть намеченные шрамы.
В костре сырые ветки ворошу,
Сушу насквозь промоченные кеды,
А на закате в городок спешу -
На площадь Мира улицей Победы.
* * *
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой "Т" - отличьем старшины.
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала -
Научилась верности в бою.
Походная кавалерийская
На тропе-дороженьке полевой
Слышен топот конницы боевой.
Здесь когда-то соколы мчались вдаль,
Русская победная пела сталь.
С песней за Доватором шли полки,
Помнит враг калёные их клинки.
Здесь лихой прославленный генерал
Вихрем в даль победную ускакал…
По тропе-дороженьке полевой
Слышен топот конницы боевой.
Едут, едут всадники, рожь шумит,
Песня над равниною вдаль летит.
* * *
Неужто для того рождались люди,
Чтоб мир порос забвения травой?..
Уже Четвёртой Мировой не будет -
Лишь не было бы Третьей Мировой!
