Деревенские байки. Деревенская история Рассказы о жизни в деревне и мечты

Петрович! Давай! Тише, тише! Сейчас свечку даст! Петрович, сухонький мужичок восьмого десятка лет, аккуратно выуживал рыбу, подводя ее к борту лодки. - Ну, еще чуть-чуть! Все, попалась! Большой, огромный детина лет тридцати, дрожащими от возбуждения руками,вытаскивал уже уставшую щуку из подсачника. - Красавица! - воскликнул он с неподдельной радостью, стоя в лодке и держа рыбину за жабры. - Да, на три кило потянет! - ответил Петрович с неподдельной улыбкой, - кинь в лодку, а то, как мотнет хвостом - и поминай,как звали. Большой покорно подчинился, сел и, не без наслаждения, закурил, глядя на щуку, спазматичными движениями рта заглатывающую воздух. - Чего сидишь? Шею ей сверни! - Как сверни?- удивился Большой, улыбка сползла с его губ. - А вот так, - ответил Петрович, сломав хребтину рыбе об колено, словно хворостину. Щука издала какой-то хриплый писк и обмякла. Следующая рыба была поймана без эмоций. Петрович взял ее в руки, собираясь повторить трюк. - Петрович, не надо. Дай, я лучше ножичком. Большой сделал аккуратный разрез позади головы щуки, и с усилием перерезал позвоночник. Петрович молча смотрел. И тоже закурил. - Пивка не хочешь? - сказал он, протягивая Большому открытую бутылку. Тот взял и отхлебнул чуток, - Вот ты думаешь, так лучше, если ее ножичком? Или пусть сама подыхает? - А хрен его знает, - задумчиво прошептал Большой, поднеся бутылку к губам. Ночью хорошо на острове. Костер, запах ухи. Только комары да мошка достают.

В память о Большом. 2009

Жила Марья Викторовна и не тужила. Хутор, хозяйство, мужик, хоть и пьющий, но работящий. Работала в местном колхозе ветеринаром. Уважаемым человеком была.По всем вопросам сельчане к ней бежали. Да помер муженек по весне. Почки отказали. Трудно стало Марье одной. Распродала скотину, да и колхоз совсем захирел.

Переманили дети Марью в город. Комнату в коммуналке купили. Приезжай, мама, и мы ближе, и поживешь хоть в условиях цивилизации.

Перебралась Марья в город. Загрустила совсем, Дети хоть и помогают, а до пенсии еще пять лет. Пошла на горветстанцию. Трудовую принесла и характеристику. Двадцать пять лет ударного труда. А ей говорят - нет у тебя опыта с собаками да кошками работать. Поникла Марья. Ладно, говорит,и на том спасибо. А ей - стой, есть у нас место одно. Только на нем мало кто больше года может. В «усыпальнице» работа. Подумала Марья, да и согласилась. Поросят ведь резала, да коням загнанным помереть помогала, да и своя скотина была ж всегда. Так и прошло четыре года. Неблагодарная работа, да должен кто-то и там работать. Подкинули как-то по зиме на станцию щенка. Хорошенький, брюхо толстое, глазки смышленые, шерсть тигровая. И некуда девать его. Не нужен такой никому. Породы нет. Хотя явно кто-то голубых кровей в роду был. Боксерский какой-то, модный. И себе взять не может, времени нет, да и кошка Машка дома. Жаль, а что делать? Видимо судьба у него такая. Вкатила Марья дитилина сукиному сыну, и в коробочку на стул положила, да и пошла чай пить с пирогами. Приходит, а нет щенка в коробке. Куда делся? Спросила всех. Никто не знает.Да и ключи от кабинета только у нее, да у уборщицы. Чудеса!

Села Марья на стул. Ничего не понимает. Был, да сплыл. Стала журналы заполнять. А время медленно так тянется. И вдруг слышит Марья писк. Послышалось, думает. А писк громче и громче. Смотрит она под стол, а там сучонок лужу наделал. И сидит перед ней, благим матом орет, и хвостиком своим виляет виновато. Случился тут с Марьей сердечный приступ, покрылась потом холодным. А как отошла Марья от потрясения, взяла пустую ампулу, повертела в руках. Сперли студенты -практиканты дитилин, чтоб подработать, а вместо него глюкозу подложили. А с работы Марья ушла. Выбили ей в деревне пенсию раньше положенного. И из города съехала. Но уже не одна. А с кобельком по кличке Вермут. В память о муже назвала.

Волка объявили вне закона. Расплодились волки. Скотину пугать стали, да и люди тоже побаивались. Рассказывали даже, что вышел Семеныч, ночью по нужде малой, после праздника какого-то, услышал сопение сзади. Подумал, что Полкан с цепи сорвался. Обернулся, погладить хотел. Так ему волчара так пальцы и оттяпал. Байка, конечно. На заводе Семенычу пальцы станком отдавило, после празника светлой Пасхи. Но народ брехне всякой верить склонен, что ж за село без баек? И история эта обросла подробностями. Только ленивый и не рассказывал.

Егерь Саныч, человек закалки старой, все повадки волка знал. Все тропы волчьи - наизусть. Отстрелишь обычно с десяток, и все, уходят волки. Умные. А тут уже пятнадцать шкур солятся, а скотину режет кто-то. И решил Саныч не в чистом поле волка валить в одиночку, а облаву с гончими устроить в чаще. Растянул флажков красных, спустил собак. Лают гончаки звучными голосами - на след вышли. А для Саныча, лай этот заливистый - как музыка. Встал перед флажками, ждет серого. Волк, он хоть и умен, но через флажки прыгнуть не решается, только самые матерые не останавливаются. Держит что-то волка, молодняк особенно. В этот момент ему свинца и достается порцайка. Закурил Саныч, ждет. Слышит лай вдалеке. И топот. Вскинул ружье, прицелился. А волчара, матерый такой, здоровый гад — метнул через флажки. И встал в метре от Саныча. Стоит, смотрит исподлобья. А глаза маленькие такие, светло-желтые. Пристально смотрит не моргая. Шкура битая, на лапе - старый уродливый шрам от капкана. Саныч медленно на курок жмет. Да вот, не слушается палец. Не может, Саныч. Старый стал, сентиментальный что ли. Опустил Саныч ружье. А волк медленно развернулся, и спокойно, с достоинством, пошел обратно. Обернулся разок, а Саныч опять ружье наготове держит. И опять не может. Хоть и животное - а в спину стрелять негоже. Разрядил ружье в воздух, махнул рукой, сплюнул, в рожок потрубил - собак позвал, да и поплелся домой. Долго еще Санычу снились глаза зверя. А волк ушел. И долго еще неслась молва народная, об огромном старом волке, на которого у самых отчаянных охотников рука не поднималась.

Разгульный образ жизни вела Ксюша. Первой девкой на деревне слыла. Парни ее не то, чтобы любили, а уважали. Еще бы. Ксения их всех любила, и взамен ничего не просила. А еще с ней можно было огненной воды откушать, потому что не только на передок слаба была, но и выпить не дура.

А отец Ксении, человеком был солидным, интелегентным. Председателем колхоза был, дом имел добротный, и живот не маленький. Как не старался образумить отец дочь, ничего у него не получалось. Только хуже делалось. А после того как застал дочь в пикантной позе, голой попой елозившей по красному атласному флагу, да по портрету самого товарища Ленина, да еще и с трактористом - ударником социалистического труда, то руки совсем опустились. Вот уж точно,пролетарии всех стран соединяейтесь. Боялся отец дочь выпороть, да дома запереть. Знал, что не поможет. Да и не смог бы. Все-таки дочь родная. Была бы мать жива - точно бы ремня вкатил. Сама образумится, может.

А Ксения тем временем, не унималась все. Абортов понаделала, переболела всем, чем могла, и все равно - за старое. Только перешла теперь на более зрелых. Надоел ей молодняк неопытный. На месткомовцев заглядываться начала. Красивая ж деваха-то. Да так заглядывалась, что свататься приезжали. Стыдно было отцу за дочь. Председатель, передового, образцово-показательного колхоза красного знамени и ордена Ленина "Пик коммунизма", как никак. А дочь - б===ь.

Но пришла как-то Ксения к отцу и говорит: "Пап, я замуж выхожу" , - у отца даже пот холодный выступил, -"Люблю я его". Оказалось, влюбилась Ксюша в агронома нового. Что ж, парень хороший, статный, высокий,красивый, ну и что, что очкарик, зато в Москве Сельхоз Академию закончил, по распределению попал. Не пьет, не курит. Культурный, о высоких материях рассказывает и о новых методах выращивания урожаев небывалых. Порядочный даже. Может и в город когда жить поедут.

Свадьбу в районе сыграли. Скромно. Да только после свадьбы назначили нового председателя в колхоз, кого то там из-своих. А Ксения на ребенка созрела. И все никак. И доктора надежды не вселяют. Окстись, девочка, раньше думать надо было, а теперь о детях и не мечтай, и медицина тут бессильна. По-хорошему - вообще все удалить надо, с твоими то воспалениями да спайками. А интеллегент тем временем быстро преобразовался. От былой порядочности и следа не осталась. Вечером пришел домой, пьяный. Не успел придти -а уже орет: «Сука! Убью! Ксюха, поди сюда, такая сякая!». Отметелил Ксюху, живого места не оставил. Рассказали ему мужики по пьянке, про жену его и молодость ее бурную. Решила Ксения самоубийством жизнь покончить. Детей нет, муж любимый бить стал. С обрыва решила прыгнуть. Разбежалась, да только роса вечером выпала. Поскользнулась на мокрой траве, и вместо того, чтобы солдатиком наземь пасть и насмерть, покатилась по крутому обрыву. Очухалась в больнице. Кровотечение у нее маточное открылось. Спайки разошлись, перед которыми светила медицинские почти бессильны были. Развелась Ксения. Да через год судьбу свою встретила, в родном колхозе, зоотехника. Пусть и образование - техникум, а мужик отличный. Работящий, хозяйственный, животных любит. Ксюху - на руках носит. Вот и детишек нарожали. И в селе остались, сельское хозяйство поднимать, да жить - не тужить.

РАССКАЗЫ ИЗ БЕСЕДКИ
ДЕРЕВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ

Помню, я как раз перешла на пятый курс, и это были мои последние летние студенческие каникулы. Первый месяц, как всегда, решила провести у бабушки. Несмотря на то, что она жила в городе, в её старом деревянном доме царил почти деревенский дух. Именно поэтому на вопрос студенческих друзей: «куда поедешь?», я в шутку отвечала, что еду в деревню к бабушке.

Что сохраняло в доме упомянутый деревенский дух, то это, прежде всего, огромных размеров печь, занимавшая бо льшую часть кухни. И хотя в основном бабуля готовила на газовой плите, всякий раз, когда я приезжала, всё стряпалось в русской печи. По-хорошему, её давно бы нужно было снести. Но бабушка не хотела затеваться с перестройкой, так как всё надеялась, что дом вот-вот снесут, а её переселят в благоустроенную квартиру, где будет горячая вода, ванная и плита без громоздкого баллона, газ в котором обязательно должен заканчиваться в самое неподходящее время.

Правда, это «вот-вот» длилось уже лет десять, с тех самых пор, как вокруг вырос новый микрорайон, в котором девяти- и двенадцатиэтажные здания казались бетонными великанами рядом с несколькими старыми деревянными постройками, сохранившимися здесь с конца позапрошлого века. Казалось, местные власти давно забыли и о своих обещаниях, и об этих долгожителях – полуразвалившихся избах, и о доживающих в них свой век стариках.

Некогда дома, подобные бабушкиному, стояли на приличном расстоянии от узкой мощёной булыжником улочки. По ней начинался въезд в такой же старинный, как сама улочка город, появившийся здесь в средние века.
Жилые дома всегда здесь строились вдали от улицы. Нередко от улочки постройки отделялись роскошными фруктовыми садами и привычными для этих мест палисадниками с кустарниками сирени, жасмина и шиповника.
Окраина, где родились и жили мои предки, стали похожи на настоящий современный город лишь после второй мировой, когда она стала активно отстраиваться, разрастаясь буквально на глазах. Увеличивался не только сам город, расширялись его улочки, по которым раньше с трудом разъезжались две повозки, запряженные лошадьми. Многие из старых узких улиц превратились позднее в респектабельные проспекты и бульвары.

Чтобы расширить улицу, безжалостно выкорчевали сады и уничтожили все цветущие кустарники, а убогие деревянные фасады старых домишек прятали от посторонних глаз за чередой новомодных магазинов. Как говорится в русской пословице, с глаз долой – из сердца вон. Вот и перестали сердца у больших городских начальников болеть за судьбы деревянных развалюх и их обитателей. А может, и не болели никогда…

Надо сказать, что бабушкин дом, несмотря на возраст, оставался довольно крепким. И, если снаружи он выглядел неказистым, внутри был очень уютным. Две больших комнаты смотрелись вполне современно, возможно, из-за того, что в них была приличная мебель, хотя и старомодная, но всё же городская: раскладные диванчики, мягкие глубокие кресла, напольные светильники, мягкие ковры на полу.
Бабушкина же спальня выглядела совсем иначе. Она представляла собой миниатюрное помещение, в котором едва умещалась массивная кровать с резными металлическими спинками, украшенными ангелочками. На кровати высокая взбитая перина. Поверх пухового одеяла кружевное покрывало ручной работы и внизу подзор с таким же узором, как на покрывале. Но больше всего поражали своей архаичностью несуразно большие подушки в вышитых наволочках под кружевной накидкой. Бабушка спала на одной подушке, а их тут было не меньше четырёх, так что их назначение лично мне было непонятно. А сверху лежала совсем миниатюрная подушечка, которую бабуля смешно называла думочкой.
Впритык к кровати стоял старый дубовый комод. На ажурной салфетке помимо часов в хрустальном корпусе нашли себе место фарфоровые фигурки русской красавицы и балерины, застывшей в позе, в которой крутят фуэте. Чуть поодаль разместились фарфоровая пастушка и два забавных маленьких котёнка.
Ближе к кровати на комоде стояла настольная лампа под зелёным матовым абажуром на мраморной подставке. У бабушки смолоду была привычка перед сном читать лёжа в постели, хотя меня она всякий раз ругала, когда видела, что я читаю лёжа. Но, как говорится, привычка – вторая натура.

Всякий раз за отлично сданную сессию бабуля делала мне какой-нибудь подарок. Она считала, что отличную учёбу нужно и стимулировать, и поощрять, с чем категорически не соглашались мои родители, критически относившиеся к бабушкиным методам воспитания. Но если раньше ею дарились сравнительно недорогие вещицы, то в этот раз я получила от неё миниатюрный диктофон, который умещался в кармане.
Бабушка не раз видела, как после возвращения с посиделок я записывала рассказы её знакомых в подаренный ею блокнот. Кстати, если я вдруг что-то забывала, она охотно напоминала о том, что я упустила - у неё была завидная память.
-Теперь сможешь незаметно включить эту машинку – она всё запишет. А потом выбирай, что тебе сто ит заносить из неё в свой блокнот, а без чего можно обойтись, когда станешь сюжеты обрабатывать,- пространно прокомментировала бабуля вручение мне подарка за отличную учёбу по итогам четвёртого курса.
Зная, как непросто было ей сэкономить на такую дорогую вещицу, ежемесячно откладывая со своей маленькой пенсии, я не могла не прослезиться, когда благодарила её за подарок.

* * *
Близилось воскресенье – время беседочных посиделок. Мои надежды услышать что-нибудь интересное и записать всё на диктофон оправдались.
Часам к пяти в беседке были все те, кто обычно приходит сюда в выходной день. Опаздывала только Мария Васильевна – бабушкина ближайшая соседка. Наконец, и она показалась в проёме, держа на вытянутых руках большой поднос с пирогом.
-Сегодня годовщина Сергея Георгиевича. Вот уже семь лет, как он покинул нас. Я всегда в этот день его любимый пирог с рыбой пеку и гостей приглашаю, чтобы его добрым словом помянули. Ну, а раз в этом году поминать его выпало на воскресенье, сделаем это в беседке вместе с вами. Так уж случилось, что вы теперь стали моими единственными друзьями, да и Сергея Георгиевича, должно быть, помните.
-А что это Вы, Мария Васильевна, мужа Вашего покойного всё по имени-отчеству величаете? Я давно об этом спросить хотел,- полюбопытствовал пан Вацлав, - кажется, у вас, у русских, так не принято. Это мы и мать свою с детства на «вы» зовём, и отца. И они друг к другу так же обращаются. Для поляков это нормально. А среди ваших я как-то никогда не слышал такого обращения. Вы простите, что любопытничаю.
-Ничего. Только Сергей Георгиевич никакой мне не муж был. Он вообще мне не был родственником.
-Как же так? У вас ведь фамилия одинаковая была. Он у нас в ЖЕКе работал. Помню, против какой фамилии он в ведомости расписывался. Мы с ним частенько в одно время зарплату в кассу приходили получать, - вставила своё слово, как правило, молчавшая Петровна, всю жизнь проработавшая дворнком.
-Так, может, вы были однофамильцами?- поинтересовалась моя бабушка?
-Да чего уж тут таиться. Теперь нечего. Столько лет прошло, считай, целая жизнь! Как камень на душе лежал. Вот сейчас будем чай пить, пирог есть, Сергея Георгиевича поминать я вам свою историю и расскажу. Видать, время пришло.

* * *
А история оказалась не только интересной и душещипательной, но и по-настоящему детективной.
Мария Васильевна выросла в небольшой деревеньке. Так случилось, что женщин их семьи несколько поколений подряд преследовали несчастья. Её бабушка овдовела, едва выйдя замуж, так что и дочку - Аннушку уже без мужа рожала, без него её воспитывала.
Красоты девочка была необыкновенной. А когда повзрослела, как говорится в сказках, от неё «невозможно было глаз отвесть». Несмотря на то, что она родилась и жила в деревне, за скотиной ходила и всю деревенскую работу по двору делала, помогая матери, она совсем не была похожа на деревенских девушек ни внешне, ни поведением. Стройная, даже изящная, она и ходила как-то иначе, чем её деревенские подруги. Впрочем, подруг у неё не было – одни завистницы. Многие деревенские парни, да и женатики заглядывались на молодую красавицу, но она словно не замечала этого.
И всё же один паренёк приглянулся ей. Произошло это после того, как он пришёл из армии, отслужив срочную службу. Когда его призвали в морфлот, Аннушка была школьницей и на таких взрослых парней вообще не обращала внимания. А вот он ещё на проводах, на которые, как принято было, присутствовала вся деревня – и стар, и млад, увидев девчушку, похожую на сказочную Алёнушку, своему другу шепнул: «Вон, Серёга, видишь красавицу? К моему возвращению как раз подрастёт, и будет мне готовая невеста. Всё сделаю, чтобы она мне не отказала. И пальцы буду держать, чтобы без меня замуж не выскочила».

Три года службы пролетели, и всё, о чём Николай мечтал, сбылось: и избранница без него замуж не собралась, и ему после нескольких месяцев ухаживания не отказала. Свадьбу, как и проводы в армию, гуляли всей деревней.
Да только счастье молодых было коротким. Через полгода Николай умер. Не болел, ни на что не жаловался. Пришёл с работы, почувствовал себя плохо, прилёг – сердце остановилось. Аннушка подозревала, что произошло это неслучайно. Как-никак, на подлодке служил. Мало ли что там могло случиться. Так что, выходит, дочь повторяла судьбу своей матери и бабушки. Когда Николай умер, Аннушка была уже беременна и в положенные сроки родила девочку.
В деревне все на виду. Как говорится, сто ит в одном конце деревни кому-то чихнуть, как на другом ему здравия желают.
Когда однажды сильно подвыпивший сосед под вечер пришёл к вдове в дом, якобы за солью и стал приставать к женщине, она с трудом вытолкала его из избы, а он, оказавшись на крыльце, во всё своё лужёное пьяное горло стал оскорблять отвергнувшую его соседку.

Жена пьянчуги, посмевшего посягнуть на честь женщины, слышавшая через открытые окна скабрёзную брань мужа, в тот же вечер разнесла по деревне слухи о том, какой распутницей является её соседка, прикидывающаяся порядочной вдовой.
Вскоре жизнь матери Марии Васильевны в деревне стала и вовсе невыносимой. Её имя стало в деревне нарицательным. Иначе, как потаскуха теперь её никто не звал – отыгрались и за её красоту, и на её независимый нрав, и за то, что она всё успевала и со всем справлялась одна – без посторонней помощи. А ей и на самом деле всё удавалось: дочь всегда была наряжена как кукла, потому что вдовушка сама и шила и вязала; дом сиял чистотой; а сад и огород давали такой урожай, какого ни у кого в деревне не было.
Казалось, женщина смирилась со своей участью и даже научилась на замечать нападок со стороны сельских жителей.
Но баб это злило и раззадоривало ещё больше. Как-то к весне Анна решила кое-что подновить. Съездила в район, купила хорошей краски и выкрасила крыльцо и забор. Когда на следующее утро она вышла из дома и отправилась на ферму, закрывая калитку, едва не потеряла сознание, когда увидела, что свежевыкрашенные ворота были обильно вымазаны дёгтем. Всегда сильная и сдержанная, женщина, не удержавшись на ногах, опустилась на землю и заплакала. Что-то в ней словно сломалось в этот момент, и терпению пришёл конец.
Она не услышала, как рядом остановился трактор, и даже не сразу поняла, что кто-то, взяв её за дрожащие печи, пытается поднять с земли её обмякшее тело.

Это был тракторист Сергей – некогда лучший парень на деревне – так обычно говорят о сильных статных, а главное, не пьющих или мало пьющих деревенских парнях. Он был самым близким другом мужа Анны, и кое-кто поговаривал, что он тоже был влюблён в невесту друга, но потом смирился и женился на однокласснице, которая, кстати, не переставала ревновать мужа, особенно теперь, когда Анна стала вдовой.
-Я не могу тут долго стоять с тобой, Аннушка, сама знаешь, какая у меня Верка – кто-нибудь увидит нас вместе и передаст ей, - совсем запилит. А ты послушай моего совета: забирай Машеньку и уезжай отсюда. Заклюют тебя бабы. Разве ж они могут рядом такую красоту сносить?! У Николая тётка, помнится, на хуторе под Ковно жила. Она ещё у вас на свадьбе была, а потом на похороны приезжала. Отправляйся к ней. Думаю, она примет вас – она очень Кольку любила. Да и потом у неё своих детей нет. Уезжай, Аннушка. Не будет тут тебе житья. Послушайся меня.

На следующий же день, чуть рассвело, Анна с дочкой навсегда уехали из деревни.
Тётка мужа приняла родственников хорошо, а в Машеньке вообще души не чаяла. И на Анну нарадоваться не могла. С её появлением жизнь на хуторе изменилась: и в доме до неё никогда такого образцового порядка не было, и в хлеву такой чистоты никто не помнил.
Когда Машеньке исполнилось семнадцать, тётка Николая умерла, а перед смертью позвала к себе Анну и велела ей, пока ещё молода, выйти замуж хоть за бобыля, хоть за вдовца – всё жить легче станет.
Но мужчин на хуторе было раз-два и обчёлся, да и те все женатики, а по соседним хуторам Анне некогда было ездить.
Впрочем, о своей судьбе вдова и не думала – как сложилось, так сложилось. Зато о будущем Маши стала задуматься частенько – считай, та уже невестой была, а жениха не то, что рядом, а и за семь вёрст не сыскать.

А тут как-то, едва трава проклюнулась, неподалёку разбили лагерь военные. Возможно, собирались проводить учения, но, похоже, планировали задержаться здесь на всё лето.
Случалось, солдатики забредали на хутор, а хуторяне поили служивых парным молоком и угощали пирожками. Как-то раз на поиск отлучившихся из расположения части солдат на хутор приехал на газике молодой лейтенант. Зашёл к Анне в дом воды напиться, стал расспрашивать, когда и сколько раз захаживали к ним солдаты, не мародёрничали ли. А тут как раз Машенька из лесу с полным лукошком земляники вернулась. Как в дом вошла, так лейтенант разом дар речи потерял. Забыл, зачем на хутор пришёл. Маша вся в мать пошла, только у Анны коса, как смоль чёрная, а у дочери - будто из упругих льняных нитей сплетена – до самого подола, толстая и белая-белая.
Маша тоже на пороге застыла – перешагнуть его не в силах. Стоят оба – друг против друга, смотрят во все глаза и из оцепенения выйти не могут, словно кто их заколдовал. Видит Аннушка такую картину – враз всё поняла: так любовь с первого взгляда поражает, да только очень редко она людей своим посещением жалует. И не поймёт – радоваться тому, что у неё на глазах происходит, или спасать дочь от наваждения нужно.
Ну, что ты, Машенька, застыла? Иди, угощай гостя ягодами – вон сколько насобирала. А дух какой в горнице стоит! А Вы садитесь за стол, товарищ лейтенант, и поешьте земляники с молочком. Поди, ваш армейский повар таким вас не потчует.
Хозяйка с дочерью тоже за стол сели. Не заметили, как за разговорами да за вкусным лакомством просидели не меньше часа. Машенька вызвалась проводить лейтенанта.

С тех пор он стал к ним захаживать чуть ли не каждый вечер. Почти всегда с букетом приходил – по пути от лагеря собирал полевые цветы – колокольчики и ромашки. Не успевали предыдущие цветы завянуть, как рядом в банке новые появлялись. Так что вся большая комната была теперь всегда украшена, как на праздник престольный. Ближе к макушке лета в букетах стали появляться высокие люпины, похожие на свечи, горящие ярко-синим пламенем.
Отношения молодых так быстро, не по-деревенски развивались, что в начале августа он сделал Машеньке предложение. Анна нарадоваться не могла. Да и как было не радоваться! Дочка вся от счастья светится, а о таком женихе только мечтать можно было. Лейтенант Лёша (так с первого дня их знакомства начала звать своего суженого Маша) был сиротой – родители погибли в войну, так что советоваться о женитьбе было не с кем, и невесту свою на смотрины везти не к кому. Расписаться решили в районе в ближайшую субботу, а скромную свадьбу по-семейному договорились отметить на хуторе. За три дня Анна сшила дочери настоящее свадебное платье из парашютного шёлка, купленного ею по случаю на барахолке.
Женщины начали суетиться, едва взошло солнце. И стряпали вместе, и дом украшали. Жених должен был приехать на трофейном «Опеле» к 8 утра. Это командир распорядился по случаю бракосочетания своего любимчика машину выделить.
Волноваться женщины стали уже часов в семь, будто какие-то предчувствия их мучили. А когда лейтенант не приехал и в восемь, и в девять, Маша выбежала во двор и заметалась по нему, как зверь в клетке. Вышла за ворота и стала вглядываться вдаль. Но даже тогда, когда вдалеке она разглядела военную машину (впрочем, это был совсем не «Опель»), нёсшуюся во весь опор по направлению к хутору, напряжение, сковавшее всё её девичье хрупкое существо, не ослабевало.
Автомобиль резко затормозил, выпустив из-под себя клубы песка и пыли, перемешавшиеся с едким дымком, сопровождавшем машину на всём пути следования.
Из машины вышли два офицера. Маша знала обоих – Алексей как-то привозил их на хутор с разрешения Анны Матвеевны, отрекомендовав своими самыми близкими друзьями. Их тогда же и на свадьбу пригласили.

* * *
-Мария Васильевна, не томи, рассказывай быстрее о том, что потом было,- оказался самым нетерпеливым пан Вацлав.
-А потом парни рассказали, как мой Лейтенант Алёша бросился накануне вечером двух своих бойцов спасать – те после отбоя решили с кручи понырять в местную реку. Там у неё такое сильное течение, что и днём не всякий отважится в этом месте купаться, не то, что нырять. А эти два сорванца-первогодка оказались совсем безбашенными. Август наступил. В это время здесь редко в реке купаются, но тот август был таким жарким, что старожилы не могли вспомнить, когда такое на их веку было, и было ли вообще.

Первого парня он легко вытащил на берег – тот даже воды особо нахлебаться не успел. А второго под корягу уволокло. Пока он солдата оттуда освобождал, сам одеждой за корягу зацепился, а снять одежду под водой не смог.
Друзья спохватились, что друга нет, только утром. Тот солдат, который на берегу оклемался, с трудом соображал, что произошло. Ему, нет бы, в расположение части побежать, да подмогу позвать. Хотя под водой долго ли продержишься без воздуха. Только всё равно боец трусом оказался – побоялся наказания за самовольную отлучку.
В общем, нарушителя утром обнаружили, прячущимся за палаткой, он и сознался во всём.
Друзья, которые к нам с такими печальными вестями приехали, вытащили утром моего лейтенанта Лёшу вместе с корягой. Тросом пришлось тащить. – коряга, наверное, давно на дне лежала, до половины в ил и в песок вросла. А второго утопленника, которого Алёша из-под коряги вызволил, без посторонней помощи вынырнуть не смог. Его тело через пару дней нашли в нескольких километрах ниже по течению.

Вот такая печальная история с моей любовью приключилась. Я ведь так замуж и не вышла после всего – никто мне был после Лёши не люб. Вскоре и мама умерла. Не успела я ей признаться, что ждала от своего лейтенанта ребёночка. Может, права была моя бабушка, утверждавшая, что на всю женскую половину нашего рода проклятие наложено. Она говорила, что, видно, грех красивым родиться – от завистниц житья не будет. Я то себя особо красивой не считала – ни с мамой, ни с бабушкой, ни с прабабушкой никакого сравнения нет.
-Что Вы, Мария Васильевна, вы и сейчас красавица, честное слово,- не могла не вставить я, всегда любовавшаяся красиво уложенным в бабету пучком густых волос старушки и её, несмотря на возраст, стройной точёной фигурой. Даже под множеством мелких морщинок на её лице нельзя было скрыть тонкие изящные черты: аккуратный маленький нос и капризный изгиб всё ещё не поблекших розовых губ. Но особенно поражали большие проницательные, иссиня-чёрные глаза, похожие на омуты.
-Не вводите меня в краску, Женечка. Нашли красавицу! Видели бы Вы мою родню!
-Простите, а кто у вас родился? Наверняка мальчик и его миновал рок, о котором Вы рассказали.
-Нет, у меня родилась девочка.
-Что же она к Вам никогда не приезжает? Мы столько лет рядом живём, а ни разу не видели, чтобы к вам с Сергеем Георгиевичем кто-нибудь из родни приезжал.
-Это отдельная и, увы, опять печальная история, но, раз начала, если вы не устали меня слушать, доскажу. Нутром чувствую, что должна поделится тем, что надгробной плитой на душе столько лет лежало. Да кому ещё рассказывать, как не тем, кого я считаю своими друзьями. Постараюсь покороче.
К тому времени, как моя девочка родилась, хутор наш уже был мало похож на хутор. Радом построили МТС. В тех краях никогда колхозов не было, так что организовали на пустеющих землях совхоз. Народу много отовсюду приехало. Власти помогали со стройматериалами. Вскоре домов в округе стало больше, чем было в той деревне, где я родилась.
Среди вновь прибывших однажды увидела одну из тётушек, которая жила в прежней деревне неподалёку о нас.
Впрочем, я скорее всего её бы не узнала – я ведь совсем маленькой с мамой на хутор приехала. Так она сама меня у колодца остановила и, вместо того, чтобы поздороваться, неприятно улыбнулась, обнажив верхний щербатый ряд зубов, после чего воскликнула: «Никак байстрючка! Вот вы куда от людей спрятались со своей бесстыжей матерью!»
Я толком не понимала, что такое «байстрючка», только чувствовала, что это что-то нехорошее и очень обидное – да и не могла такая противная тётка сказать ничего хорошего. Всё в ней мне было противно.

Какая же Вы байстрючка, Мария Васильевна?! Так обычно незаконнорожденных детей в деревнях зовут. А Ваша мама была замужем. Просто Ваш папа до Вашего рождения умер. Не Вы в том виноваты?- для всех присутствующих попыталась объяснить я.
-Разве им важна была истина? Они себе вбили в головы, что раз мать меня одна растила, значит, нагуляла ребёнка. Знаете, в деревнях народ порой очень жестокий попадается. По-моему, в городах таких намного меньше. То ли они своей судьбой недовольны, то ли тяжёлый крестьянский труд делает их чёрствыми и жестокими, но только я для себя, пожив и в городе, и в деревне, почему-то именно такие выводы сделала.
В общем, оказалось из нашей бывшей деревни сюда переехало сразу несколько семей, так как полдеревни в одну ночь сгорело. Начался пожар в лесу, а оттуда огонь перекинулся сначала на крайние дома, которые ближе к лесу стояли, а потом один за другим начали гореть и соседние избы.

Ну, ладно, их пожар заставил менять место жительства, а почему мы оттуда уехали и почему ничего с собой не взяли из старого дома, я так до поры до времени не знала. Из всех моих игрушек только куклу Дашу с собой увезли. Я потом долго ею играла – просто не на что было новые игрушки покупать. Это уж потом пообжились, когда я стала сначала ходить в школу в соседнее село, а потом вообще на неделю уезжала в интернат в местечко (так там называли маленький районный городок в пятнадцати километрах от нашего хутора), где и окончила школу. Там же окончила бухгалтерские курсы.
Благодаря этому удалось устроиться в совхоз, где какое-то время работала в бухгалтерии. Там мне приходилось видеться с бывшими односельчанами. Странно получается: даже молодые унаследовали от своих родителей знания о том, что наша семья – это изгои. На меня бесконечно бросали косые взгляды и шушукались за спиной. А уж когда узнали, что я одна воспитываю дочь, нападки стали просто невыносимыми. Не стесняясь, вслух говорили, что я в мать пошла и такую же байстрючку родила.
Оленька стала частенько после улицы возвращаться домой заплаканной. Придёт, сядет в уголочке и ещё долго всхлипывает. Как ни пыталась разузнать, кто и за что её обижает, так ничего и не добилась и ни от неё, и ни от детей, с которыми пыталась поговорить. А тут мамаши тех детей, у которых хотела правду узнать, прибежали ко мне вечером скандалить, мол, что я за допросы их детям устраиваю, и даже грозили, что со мной, с байстрючкой, разберутся, ещё и мужей своих к этому подключат.

Оля всегда была спокойной послушной девочкой, а тут стала плохо спать. Я с трудом уговаривала её поесть. Потом вообще беда приключилась. Хотя я почти уверена, что причиной тому стали издевательства над моей девочкой со стороны ребятни. В общем, врач, когда я вынуждена была повезти дочь на обследование, поставил неутешительный диагноз – астма. И это у пятилетней девочки! Стали лечиться. Регулярно принимали лекарства. Научила малышку самостоятельно пользоваться ингалятором. Я хоть и материалистка до мозга костей, иначе, как злым роком, преследовавшим женщин нашего рода, то, что случилось, назвать не могла.
Вечером, вернувшись с работы, отпустила Оленьку погулять. Велела никуда со двора не уходить. Сама стряпнёй занялась. Теперь, когда дочь стала плохо есть, старалась готовить только то, что она любила. На этот раз жарила сырники. Вышла во двор позвать её к ужину. Зову – она не откликается. Ещё светло было, а у меня в глазах потемнело, когда я нашла свою девочку за домом сред крапивы. На ней был надет мешок из-под муки, а вокруг шеи завязана пеньковая верёвка. Оленька была мертва. Здоровый ребёнок через мешковину наверное мог бы дышать, но у неё была астма, и это, видимо, всё решило. Побежала в контору, позвонила в район и вызвала и милицию, и медиков. Надо сказать, приехали довольно быстро – всё-таки ребёнок погиб. Я написала заявление. А когда следователь стал меня спрашивать, кого я подозреваю, я не думая о последствиях, сказала, что приезжие дети занимались травлей девочки, но чтобы вот так, возле дома напасть на ребёнка…
Вы себе даже представить не можете, что потом началось! Мне даже схоронить спокойно мою девочку не дали – на кладбище пришли и по дороге с кладбища меня избили, пригрозив, что если я об этом расскажу следователю, они мне такую же тёмную устроят, какую их дети устроили моей байстрючке, с той только разницей, что верёвку вокруг шеи потуже обмотают.

Я после избиения три дня с постели встать не могла. Они волосы у меня с головы клочьями рвали, потому, наверное, голова так и раскалывалась. Чуть поднимусь – всё плывёт перед глазами, а тело само назад падает.
Уж как узнал о том, что случилось Сергей Георгиевич, - ума не приложу. Наверняка бабы деревенские новость разнесли. Но, так или иначе, через пару дней он приехал. Сказал, что всё ждал, когда дети вырастут, чтобы со своей женой развестись. А ещё он сказал, что считает себя виноватым в том, что не заступался за мою маму, когда на неё ополчились все деревенские бабы, виноват, что смалодушничал и не бросил свою взбалмошную жену, когда любимая им женщина стала вдовой.
Я в том своём состоянии – после пережитого горя и после избиения не до конца понимала, о чём он говорит. Тем более удивилась, когда услышала, что он предлагает мне выйти за него замуж. Нет, я, пожалуй, не столько не понимала, сколько испугалась: как же так? Во-первых, дядя Серёжа – это друг моего покойного отца, во-вторых, как он сам признавался, он очень любил мою мать. Я чуть было не вспылила. Хорошо, что у меня на это сил не было. Увидев мою растерянность, дядя Серёжа успокоил меня. Объяснил, что предлагает мне уехать с ним далеко-далеко, чтобы спастись от этих жестоких людей, которые так и будут портить мне жизнь, делая её невыносимой. А ещё он доходчиво объяснил, что иначе, как супружеской парой нам нигде не удастся устроиться. Даже в гостинице в один номер не поселят, если там придётся какое-то время пожить, пока не найдём постоянное жильё. На новом месте снова появятся ненужные вопросы, типа, почему молодая женщина живёт с чужим и уже немолодым мужчиной. В те поры к сожительству относились как к нарушению норм морали, а значит, чуть ли не как к преступлению. Он меня заверил, что не претендует на меня, как на женщину. Просто будет мне вместо отца. Станет опекать, беречь и баловать, одним словом, делать всё то, что делал бы мой настоящий отец – его друг, если бы был жив.

Всё взвесив, я поняла, что он предлагает самый лучший выход. После сороковин со дня смерти Оленьки мы уехали из тех мест навсегда.
Мы никому не признавались, что у нас фиктивный брак, тем не менее, прожив вместе чуть больше двадцати лет, Дядя Серёжа сразу меня предупредил, что если я встречу того, с кем захочу связать свою судьбу, я должна буду ему об этом обязательно сказать, и мы брак немедленно расторгнем. Но тот, кто бы так запал мне в сердце и в душу, как некогда лейтенант Алёша, мне не встретился.
Так мы и жили с Сергеем Георгиевичем вдвоём: для всех – муж с женой, а для нас – дочь друга и любимой женщины с её верным дядей Серёжей.
Вот и вся история. Длинная она получилась. Впрочем, и жизнь, которая у меня осталась за плечами, тоже короткой не назовёшь.

* * *
Собравшиеся в беседке после рассказа Марии Васильевны ещё долго находились в некоем оцепенении. Было о чём задуматься.
Первым высказался пан Вацлав.
-Мы вот вроде с вами славяне – во многом похожи, но если судить по пословицам, которые я в университете изучал, вы умнее нас, поляков. Уж столько всего мудрого в Вашем фольклоре. Вот, например, - жизнь прожить, - не поле перейти. Или вторая: на всякий роток не накинешь платок. И обе пословицы так подходят к Вашей истории, уважаемая Мария Васильевна.
После этих слов он приподнялся, подошёл к Марии Васильевне и, склонившись, поцеловал ей руку.
А больше как-то никто и высказываться не изъявил желания. Но все оставались под впечатления, думается, и после того, как ещё выпили по чашке чая, съели по куску пирога, помянули Сергея Георгиевича и отправились по домам.

Мы с бабушкой не были исключением. Вернувшись из беседки, чуть ли не до полуночи обсуждали услышанную историю.
На следующий день я несколько раз прокрутила запись, сделанную с помощью диктофона, после чего перенесла рассказ в блокнот.
Это был мой последний рассказ из цикла «Рассказы из беседки».
Через год бабушки не стало, и беседка осталась лишь в моих воспоминаниях, а услышанные в ней истории много позже фрагментами вошли в мои рассказы, романы и повести, за что я очень благодарна милым старикам, которые на несколько лет любезно приняли меня в свою беседочную компанию.

На дворе 1980 год. Весной вернулся из армии. За день-два восстановился в институте на дневной.

Для всех восстановленцев, переведенцев, вышедших из "академки" и тех, кто не отработал летом часы на благо альма-матер – приговор один – колхоз, вместе с абитурой. Абитура – этап, для меня ранее пройденный. Это те, кого зачислили после очередных вступительных экзаменов. Назначили меня старостой такой вот группы. Мне по фигу – всё равно колхоз для служилого – с родни курорту… ну если не курорту – то дому отдыха – это точно.

Разместились…. Условия хуже армейских – три хари на две сдвинутых кровати. Скудное питание, работа от зари до зари. И полная антисанитария – баню не обещали, как всегда. Парням то ладно. А девочкам? Им-то без бани – совсем тоска.

А 250 гектаров картошки на 250-300 человек. Понятно, с учётом естественной убыли «кадров» – с месяц времени надо.

Вот и неделя позади. Баньку бы ….

Знал я в той деревне бабу Настю. Она была сговорчивой. Мужика в доме уже давно не было. Подкатываю вечерком к ней. Договариваюсь насчет аренды баньки на субботний вечер. Условия вполне приемлемые: мы с колодца таскаем воду, с кухни нашей приносим дрова и платим ей по 15 копеек с каждого грязного носа (стоимость билета в городской бане). А баба Настя – к назначенному вечернему времени топит баньку. Нас 12 – 15 человек. Доход бабуле больше 2-х рублей. Ну и понятно: и воды и дровишек для личных нужд самой бабы Насти оставить в достатке – постираться, да и самой баньку принять.

Девочки остались в поле дорабатывать – а я и ещё два парня (тоже после армии восстановились) ушли в четвёртом часу вечера готовить баню.

Сразу по пути с поля с нашей кухни прихватили три охапки дров и направились к бабе Насте.

Когда мы шли с дровами, за нами пристально наблюдала троица, сидящая на завалине изрядно покосившегося домишки на два окна: девица размалёванная - ну ни дать ни взять - бикса; при ней два её нукера - разнузданного вида парни лет по 20, чуть постарше. Судя по тому, что на одном была тельняшка и солдатский ремень, пряжка которого свисала сильно-сильно ниже пояса (догадливый читатель понял - именно на каком месте), а на втором пареньке - зелёная фуражка - явно дембеля минувшей весны - опытным глазом определил я. Казалось, что ребята просто сильно загулялись по случаю дембеля, не замечая, что на дворе уже первая декада сентября, и на селе вовсю шла уборочная компания.

Невооружённым глазом было видно - поддатые. И чем то очень недовольные.

Они сопроводили нас презрительным взглядом. Такой взгляд я привык видеть и чувствовать спиной ещё в армии. Так сопровождали нас, солдат и сержантов комендантской роты, «воины» остальных подразделений. И я точно знаю – им всегда хотелось набить нам рожи.

Я уже спиной чувствовал, что и у этих ребят тоже есть желание нас побить. А повод – он всегда найдётся.

Мы занесли дрова во двор бабы Насти, взяли молочные фляги пошли за водой. Идём под надзором выше упомянутой троицы….

Вдруг девица, явно обращаясь к нам, орёт:

Далее последовал упрёк, также обильно пропитанный ненормативной лексикой. Нас обвинили в постоянных грабительских, разрушительных набегах на незамысловатое сооружение, принадлежащее её бабке, называемое поленницей. А ещё в конце она протяжно, завывая как бешеная собака, назвала нас собачьими самками.

Парни встали с завалинки, будто приготовились к команде «ФАС». Провокация сработала. Ребятки решили покарать городских разорителей поленниц. И на полном серьёзе ринулись в атаку….

Один из них - ростом с полушпалок, почему-то выбрал объектом для атаки меня - рослого 1, 84 метра, Я опустил флягу на землю и, когда полушпалок был в двух шагах от меня, катнул флягу ему на встречу. Он подпрыгнул, чтобы не запнутся, подскочил ко мне, ещё раз припрыгнув, пытался съездить мне по морде. Руки у меня длиннее. Я ловлю его за грудки и с налёту бью лбом ему по носу. Он обмякает. Я, продолжая держать, левой рукой не сильно ударил его в нижнюю челюсть и отпускаю. Полушпалок грохнулся в пыль у обочины. Можно было пнуть по почкам в подставленный бок. Да не бью я лежачих, да ещё пьяных.

А тем временем второй паренёк пытается напасть на Валерку. Парень угрожающе держит одну руку в кармане и орёт на всю Кисловку (деревня так называлась), что всех нас порежет и напирает на моего дружка.

Валера, не дожидаясь исполнения его угроз, изловчился и грохнул паренька флягой по башке. Тот рухнул, подняв море пыли с обочины.

Пока суть да дело, осматриваемся. Их девчонка бежит в проулок и исчезает из виду.

Но где же наш третий? Оборачиваемся и видим – тачка с пустой флягой, а Андрея нет…. Не надо объяснять, что подумали мы об Андрюхе. А ещё танкист… мл. сержант.

Мы подняли фляги, и пошли на колодец. И вдруг из того проулка, куда скрылась деревенская девушка, вылетает толпа и бежит в нашу сторону…. Мы бросаем фляги и задницы в охапку, бежать прочь. Бежать уже некуда – впереди плетень. Вырываем из забора колья и занимаем оборону…. И тут видим – во главе толпы бежит наш Андрюха.

Пронесло – Андрей просто убежал за подмогой в наш лагерь….

Баня – она, конечно, состоялась. Наши девочки, поблагодарили меня, Валеру и Андрея, а также и бабу Настю за хорошую баньку и чай, довольные и розовощёкие, с полотенцами на головах побрели в лагерь.

Мы с парнями немного посидели за припасённой бутылочкой, да у бабы Насти прикупили самогончику и тоже вернулись в расположение.

И вроде конец истории, но это деревня….

На следующий день группа моя вернулась рано. Я решил зайти в магазин за водкой. Там очередь. Встаю крайним, следом за мной встала девушка. Оглядываюсь, а это вчерашняя героиня, которая сбежала, бросив своих ухажёров в придорожной пыли. Одного взгляда было достаточно, что бы понять - девочка красивая.

Танька, отец долг передал? - обратилась к кому-то продавщица.

Ничего батя мне не передавал. Он занимает у тебя водку, пусть сам и отдаёт, - с усмешкой сказала девушка, которая оказалась Таней.

А мне, как под сердце нож…

Опять Таня! Когда же это закончится? - путано закрутились мысли в голове, - в этой красивой девушке трудно признать вчерашнюю, распущенную деваху, которую я для себя назвал биксой, вкладывая в это понятие зэковское толкование. Надо же, как подходит ей это имя.

Я сделал свои покупки и вышел из «сельпо». Неведомая сила остановила меня.

Ничего, подождут меня наши, ещё ужин впереди, - мысленно я оправдывал себя.

Вышла Таня. Она узнала меня ещё в очереди. Но вида почти не подала.

Не буду распространятся по этому поводу. Но я решился познакомится с ней.

Я отвлёкся, меня ведь ждут мои ребята. Сходили всё же на ужин. В наличии на вечер две бутылки водки

После ужина забурились во двор заброшенного дома не далеко от лагеря и отдыхали при небольшом костерке. И вдруг раздвигаются кусты малины и нашему взору предстают два вчерашних паренька.

Нас, видимо, не узнали. Они опять выпившие.

– Мы тут вчера с вашими сцепились…. Мы виноваты, конечно, сами в занозу полезли, – швыркнув носом, втянув в себя сопли, начал он обиженно-повинующимся голосом.

Он ещё что-то хотел прогундеть, но тут как крик души второго, как крик дитя, несправедливо обиженного, со всхлипом и придыханием, разнеслось на всю деревню Кисловку:

– Мой батя на мацепуре* вам картошку в поле копает…. Да мы виноваты! …. И опять последовал вопросительный мат, высотой с сорокаметровое здание элеватора, виднеющееся вдали за деревней.

Если «запикать» матерные словечки, то прозвучало бы это примерно так: «Зачем же флягой то по башке бить?!»

Идея сближения села и города, о которой всегда говорили коммунисты с трибуны каждого Съезда КПСС, работала на полную катушку.

На примере этой маленькой деревенской истории мне и хотелось рассказать, как происходило стирание граней между городом и деревней.

Батя на мацепуре от зари до зари выковыривает из земли картошку в поле, сынок же грозит порезать ножиком тех, кто приехал из города помочь убрать урожай, и тут же обижается на тех, кто цилиндрическим телом в форме молочной фляги попытался сгладить острые грани между городом и деревней.

Меня всегда удивляла простота наших селян. Их детская непосредственность. А равно и их доброта и отзывчивость.

А потому вложил десять лет своего труда в дело электрификации сельского хозяйства нашей СТРАНЫ! Исколесил немало сёл и весей, чтобы зажечь лампочку Ильича и приблизить этот добрый сельский народ к цивилизации и облегчить им тяжёлый физический труд.

Таню я тогда проводил до дома. Стали встречаться по вечерам. Гуляли, целовались. Но не более. Таня работала мед. сестрой в медпункте. Хорошая девушка и готовила вкусно. И ни разу не предложила выпить.

Таня, а что ты делала тогда в той компании с пьяными парнями? - спросил я.

Дура я! Не знаю даже. Выпила спирту на работе, вот и понесло. Не подумай, я не такая. А Сашка ко мне всё лето клеится, как с армии пришёл.

Не нравится он тебе?

Таня помолчала.

А ты не боишься гулять со мной по вечерам по деревне?

Я хихикнул!

А я уверен, что не сунется к нашим никто. А Сашка и правда болван и друг его - тоже.

Последние два дня перед нашим отъездом так и не пришла Таня в условленное место.

Я уехал домой и Таня исчезла из моей памяти.

* Мацепура – картофелекопалка, прицепляемая к трактору...

Вот такая история октябрь 2017

Текст большой поэтому он разбит на страницы.

РАССКАЗЫ ИЗ ЖИЗНИ ДЕРЕВНИ

Т А И Н С Т В Е Н Н Ы Й Д О М

Эта история передается в нашей деревне из поколения в поколение в качестве назидания потомкам.
Случилась она в конце прошлого века, в 1900 году. Прошла в тот год по нашей деревне страшная и непонятная болезнь, которая поражала только детей и стариков. В третий день от ее начала наступала либо смерть, либо полное выздоровление.
В одном доме, что стоял на самой окраине села, жила семья: отец, мать и их шестнадцатилетний сын. Родители были уже престарелыми людьми, поэтому болезнь не обошла и их. Первым заболел глава семьи. На третью ночь его не стало. На следующий день после похорон заболела и мать. Утром третьего дня, чувствуя скорое приближение смерти, она позвала к себе сына.
- Николушка, мальчик мой, смерть моя уже стоит на пороге дома, поэтому выслушай мои последние просьбы и обещай выполнить их в точности.
- Обещаю, матушка.
- Как только похоронишь меня, не делай обо мне поминок и не заходи в дом наш. На кладбище возьми с собой дорожную сумку, хлеб, вино и немного денег, и отправляйся на три года учиться доброму ремеслу. Будь добр и милосерден к людям, никогда не забывай Бога и во всем полагайся на его волю.
Да передай по деревне, чтобы ни под каким предлогом не проникали в наш дом до твоего возвращения. Иначе не миновать беды.
С этими словами мать сложила на груди руки, закрыла глаза и тихо отошла к Богу.
Сын не осмелился нарушить данного обещания и сделал все так, как и просила мать.
Похоронив ее, он заколотил дом, предупредил соседей и, взяв с собой дорожную сумку и посох, ушел «в люди».
Прошло два года. В «мертвом» доме, как прозвали его жители деревни, все было тихо. Первое время люди очень боялись подходить к нему, чувствуя суеверный страх, но постепенно все успокоились, а молодые люди даже осмелились гулять по ночам на усадах возле этого дома.
Но вот однажды, в день второй годовщины смерти хозяйки, все увидели, что сквозь заколоченные окна дома пробивается слабый свет, словно там горела свеча.
Испугавшись, молодые люди решили уйти. На следующую ночь история повторилась, но на этот раз страх сменился любопытством. Они стали ходить вокруг дома, пытаясь заглянуть внутрь, но все было бесполезно. Решили оставить попытки до следующей ночи.
Утром только и было разговоров в деревне, что про этот таинственный свет в «мертвом» доме. Каждый предлагал свои версии случившегося происшествия, однако все приходили к единому мнению: «дело не чисто, и соваться, туда не следует».
Так думало взрослое население деревни, но, к сожалению, молодежь с этим была не согласна.
В эту же ночь молодые люди собрались напротив таинственного дома, сели на лавочки и стали обсуждать сложившуюся ситуацию.
Была среди них и дочь богатого купца, девица гордая, заносчивая и привыкшая получать все, что хотела. Будучи единственной дочерью, среди восьми братьев, она была очень избалована своими родителями. Чтобы поднять свой авторитет, а также показать свою смелость, она неожиданно заявила о том, что собирается войти в этот дом за определенную плату. Заинтригованные столь лестным предложением, все согласились дать ей каждый по два рубля.
Собрав деньги, они зашли со двора, сломали доски, загораживающие дверь, и девица исчезла в темноте.
Ощупью она прошла длинным коридором, подошла к комнате, где горел свет, и открыла дверь.
По середине комнаты стоял большой стол, за которым сидели две женщины в монашеских одеяниях. На столе горела восковая свеча, и стояли чашки с каким-то красным питьем.
Женщины, услышав скрип дверь, обернулись на девушку. Она же, видя, что перед ней всего лишь две бедные монахини, заговорила с некоторым презрением:
- Вы кто такие? Что вы делаете в чужом доме? Сейчас же отвечайте.
Женщины переглянулись. Одна из них встала и тихонько подошла к девушке.
- А ты, девица, как сюда попала? Разве не просила вас хозяйка этого дома не тревожить ее покой до возвращения сына? Неужели нет в тебе страха?
- А чего мне вас бояться? К тому же я неплохо заработала на этом. Каждый из моих друзей дал мне по два рубля. На эти деньги я куплю себе красивое кольцо.
- Ну, что же, раз ты такая смелая, то и мы заплатим тебе по два рубля. Только боюсь, что не принесут они тебе счастья.
С этими словами женщина вытащила из кармана четыре новенькие ассигнации и подала их девушке со словами:
- Ты пока идешь по коридору в темноте, деньги держи крепко, ладошки не разжимай, а то потеряешь. Иди и расскажи всем о том, что ты тут видела.
Вышла девушка на улицу, все ее окружили, расспрашивают, а она им говорит:
- Не зря я туда ходила, за мою смелость мне еще четыре рубля дали.
- Покажи.
Хотела девушка разжать руки, а они и не разжимаются, словно приклеились.
Напал тут на всех страх неописуемый, и бросились все бежать прочь от этого дома.
Прибежала девица домой, рассказала о случившемся несчастье. Вызвала доктора, но тот сказал, что здесь нужна помощь либо священника, либо колдуна.
Сколько не бились родители, сколько не возили дочь по знахарям и монастырям, ничего не помогло.
А таинственный свет с того самого дня больше не появлялся. Молодой хозяин вернулся домой в третью годовщину смерти матери с молодой женой и новорожденным сыном, и открыл первую в деревне кузнецу. И таким он славным мастером оказался, что прослышали о его мастерстве в самой столице, и стали приезжать к нему с заказами.
А девица? Она просидела на лавочке возле своего дома, пряча от людей свои руки, шестьдесят пять лет, и умерла в восьмидесятилетнем возрасте.
В день ее похорон случилось чудо. Когда ее тело положили в гроб, подошедший к ней священник, к всеобщему удивлению, спокойно смог разжать ее руки. Оттуда выпали совсем новенькие четыре рубля Николаевских времен.

Д В А Д Р У Г А.

Они родились вместе в один год, в один день и даже в один час.
Поздней ночью 24 октября 1925 года в семье бывшего владимирского барина родился мальчик.
После трех дочерей, рождение наследника было настоящим праздником.
Поэтому счастливые родители решили устроить для всех жителей деревни настоящее торжество с обилием угощений и морем вина.
В то самое время, когда счастливая мать прижимала к себе маленького сына, на конюшне у молодой кобылицы родился жеребенок. Она нежно вылизывала своего первенца, бережно и старательно, согревая и в тоже время лаская его.
Малышом овладела сладкая истома. Он прижался к теплому, мягкому боку матери, вдыхая ее запах, слушая спокойное биение ее сердца. Но вскоре, почувствовав первый голодный порыв, жеребенок несмело, пошатываясь на своих тоненьких ножках, начал отыскивать «живительный источник влаги».
И пока малыш набирался сил, мать чутко прислушивалась к топоту и голосам в доме. Она словно чувствовала, что там за стеной, происходит что-то прекрасное и доброе. Успокоенная и счастливая кобылица
наклонялась и продолжала целовать своего ребенка.
Так они и росли вместе: мальчик Коля и жеребенок Огник.
Выпуская Огника и его маму пастись на усады, отец брал Колю с собой, показывая ему всю красоту окружающего их мира: огромные, словно золотой океан пшеничные поля, бескрайние темные леса, которые сплошной стеной окружали деревню.
Когда первые лучи солнца золотили верхушки садов, отец поднимал колю высоко над головой и начинал молиться:
«Господи, благодарю тебя за то, что ты посылаешь нам этот день, за то, что дети мои и жена живы и здоровы, за хлеб наш насущный, который ты посылаешь нам сегодня, за все благодарю тебя, Господи, и молю: не оставь нас, грешных, милостью твоею».
Затем он ставил сына на ноги и, показывая на Огника, говорил: «Смотри, сынок, как быстро и красиво бегает твой четвероногий друг. Расти, малыш, сильным и смелым, и однажды наступит день, когда ты сможешь оседлать этого резвого жеребца».
…И такой день настал. А вернее ночь, таинственная ночь под Ивана Купалу.
Как-то так получилось, что именно в эту ночь трехлетний Коля остался дома один.
Мать, ожидавшая вскоре появления пятого ребенка, ушла спать в сельник.
Отец, уехавший на днях на заработки в город, еще не вернулся.
Сестры, надев свои самые лучшие наряды и украшения, убежали в поле водить хороводы с парнями, да прыгать через «купальские костры».
Не спешно, по-хозяйски обойдя, пустую избу, Коля направился во двор.
Там было прохладно, пахло душистым сеном и, где-то в углу, слышалось мерное чавканье.
Коля прекрасно знал, что в том углу спит корова Милка. Он часто видел, как вечерами мать доила корову, приговаривая тихим голосом какие-то ласковые слова. Милка стояла спокойно, неторопливо пережевывая сено и изредка поворачивая голову к хозяйке.
Сейчас корова лишь подняла на Колю свои большие, ясные глаза и тихо промычала.
Коля прошел в тот угол, где стоял Огник. Конь приветствовал друга радостным ржанием.
Большой, сильный, с черной, развивающейся гривой, он был самым красивым жеребцом во всей округе. Из других деревень люди приводили к нему кобылиц.
Коля гордился своим другом, но ни разу еще не ездил на нем верхом. Ему было страшно. Но сегодня, в эту необыкновенную ночь, Коля, наконец, решился.
Он открыл заслонку, взял коня за уздечку и вывел со двора.
Огник шел степенно и важно, словно чувствуя, что именно сегодня должно произойти что-то важное в жизни его маленького друга.
Коля подвел коня к скамейке и, сев на него верхом, тихо, почти шепотом сказал: «Огник, вперед!».
Огник сделал несколько шагов и остановился. Мальчик дрожал всем телом, он почти лежал на шее коня, и конь чувствовал это.
Но вот Коля слегка выпрямился и повторил команду. Огник стоял. Мальчик выпрямился еще больше, перестал дрожать и чувствовал себя вполне уверенно.
На этот раз Огник пошел сначало тихим шагом, затем быстрее и быстрее. И уже через час Коля вовсю наслаждался катанием. Он чувствовал себя счастливым человеком.
Таинственная ночь подходила к концу, и на небе появились первые проблески зари.
Два неразлучных друга: красавец-конь и маленький мальчик ехали навстречу новому дню. В их жизни все еще было впереди: раскулачивание отца, и страшный голод, унесший жизни трех маленьких братьев, и дерзкие походы в тыл врага во время войны в партизанских лесах Украины, и светлый праздник Победы.
Все еще было впереди. А пока они просто счастливы и мчатся, обгоняя ветер, навстречу восходящему солнцу.

Л Е Г Е Н Д А О Б Е Л О М В О Л К Е.

Он наводил ужас на всю округу. Те, кому посчастливилось остаться живым после встречи с ним, навсегда забывали дорогу к лесу.
Огромный, белый, с пастью, полной страшных клыков, с глазами, горящими ненавистью и злобой. Он не был вожаком стай, он был волком-одиночкой. В те ночи, когда луна была в «полной силе», на всю округу был слышен его вой. Но, как ни странно, но именно в такие минуты людей охватывала непреодолимая жалость к этому существу. В его «песне» слышались слезы, словно волк оплакивал кого-то, жаловался на свою судьбу.
В деревне ходила легенда о том, как трое пьяных охотников, ради бахвальства и шутки решили разорить волчью нору, в которой находилась волчица с новорожденными волчатами. Выстрелив в волчицу, они задушили волчат, сняли с них шкурки, и, погрузив все в мешок, засобирались в обратный путь, довольные собой. Но на их беду с охоты вернулся волк. Увидев мертвые тела волчицы и волчат, волк, на глазах протрезвевших охотников, из серого волка стал белым. Глаза его налились кровью, и он со всей яростью бросился на своих обидчиков. Из этого поединка в живых остался только один «шутник», которому чудом удалось добраться до деревни и рассказать о случившемся происшествии.
С тех самых пор и объявился в наших краях волк-одиночка, убивающий всех, кто посягал на его территорию.
В том самом лесу, на лесной опушке, со своей маленькой внучкой Настенькой жил лесник. Хозяйство у него было небольшое: две лошади, коза с козлятами, десяток кур и большой пестрый петух, будивший каждое утро своим звонким голосом всю поляну.
За всем этим богатством, а заодно и за шаловливой проказницей Настей, присматривала большая черная собака, очень похожая на волчицу.
Лесник нашел ее в лесу тяжело раненной и выходил. В благодарность за свое спасение собака стала верным и преданным другом.
Когда Настенька была очень маленькой и только еще училась ходить, она доставляла старику много хлопот.
Но однажды лесник заметил, что Пальма (так лесник назвал собаку) все время внимательно следит за малышкой. Когда та подходила к столу с чашками или к горячей печке, собака стремительно бросалась к Насте и, осторожно взяв зубами за кофточку, легонько уводила в сторону. Лесник понял, что в лице Пальмы он нашел хорошую и заботливую няньку.
Когда наступала ночь, лесник с тоской начинал думать о том, как уложить спать малышку. Но в тот вечер все изменилось. Пальма мирно лежала на подстилке у печки, а на ее груди, сладко улыбаясь, крепко спала Настя. Своимималенькими ручонками она перебирала во сне шерсть собаки, а Пальма приятно жмурилась. Они нравились друг другу.
C этого дня у лесника началась другая жизнь. Теперь он мог дольше находиться в лесу, не опасаясь, что с малышкой что-нибудь случиться.
Все было хорошо, но лишь одно обстоятельство беспокоило старика.
В лунные ночи, когда в лесной сторожке ясно слышался тоскливый вой волка-одиночки, Пальма вела себя очень странно: она подходила к окну, смотрела пристально на луну, и в ее глазах лесник видел самые настоящие слезы.
Собака плакала, словно человек, у которого болела душа. Когда вой в лесу прекращался, Пальма отходила от окна, подходила к леснику и прятала голову в его коленях. Старик гладил ее по голове, говорил ласковые слова, и, спустя некоторое время, собака успокаивалась и ложилась возле ног хозяина.
Что чувствовала она в эти минуты? Какую испытывала боль? Как связана она была с волком-одиночкой?
На все эти вопросы ответа не было.
Шло время. Подрастала Настенька, постепенно превращаясь из крошечного существа в очень шуструю, но добрую и очень красивую девочку.
Прошло пять лет с того дня, как лесник подобрал Пальму. Приближалась ночь полнолуния, когда одинокий волк должен был начатсвою «песню».
На улице уже сгущались сумерки, и тут лесник заметил, что Насти нигде нет.
- Пальма, где Настя? Ищи!
Собака начала бегать по поляне, обнюхивая каждую кочку, затем резко остановилась и посмотрела в ту сторону, где на фоне заходящего солнца, на холме, резко выделялся маленький силуэт.
Не помня себя от горя и страха, лесник бросился в чащу, не задумываясь о возможной встречи с волком.
Пальма бежала далеко впереди него. Она была уже в нескольких метрах от холма, когда увидела, что вверх по склону холма, медленной походкой хищника, к девочке приближался волк.
Собака побежала еще быстрее и была у подножья холма в тот момент, когда волк совсем близко подошел к Насте. Девочка не видела и не слышала его. Еще миг и волк растерзает ее. Но что-то случилось.
Волк подошел к Насте и стал жадно ее обнюхивать. Настя так привыкла к Пальме, что ничуть не испугалась, увидев волка. Она протянула руки к его шее и стала трепать ее, как всегда проделывала это с Пальмой.
Наивность ребенка, ее беззащитность и ласка обезоружили страшного зверя. Он спокойно лег у ног девочки, положив голову ей на колени.
В этот момент на вершине холма оказалась Пальма. Увидев, что «ее сокровищу» ничего не угрожает, она стала осторожно подходить кволку.
Вначале волк лежал спокойно, наслаждаясь лаской, но через некоторое время встрепенулся и повернул голову. Их взгляды встретились.
Наступала решающая минута. Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Затем Пальма вплотную подошла к волку, легла рядом с ним и начала тереться своей мордой о морду волка.
В следующее мгновенье на холм вбежал лесник. Видя всю эту сцену, он осторожно отвел Настю в сторону и прижал к себе.
- Дедушка, а что они делают?
- Они любят друг друга! Пойдем, Настенька, оставим их одних, им есть о чем поговорить. Они не виделись пять долгих лет.
- А Пальма вернется домой?
- Не знаю.
Пальма не вернулась. Но каждое утро лесник начал находить у себя на крыльце свежий кусок мяса, а иногда и целого зайца.
Так продолжалось целый год. Однажды утром жители лесной избушки были разбужены не криком петуха, а воем волков.
Выйдя на крыльцо, они увидели вдалеке Пальму. Рядом с ней стоял белый волк и восемь, уже довольно подросших волчат.
Они пришли проститься с людьми, которым обязаны своим счастьем и жизнью.
Какое-то время они покрутились на опушке, а затем один за другим исчезли в чаще леса. Волки навсегда покинули лес, уведя своих вол чат в более безопасные для них места.
Люди перестали бояться ходить в лес, а эта удивительная история стала передаваться в каждом доме из поколения в поколение.

Б А Б А К А Т Я

Мужики в нашей округе умели не только хорошо работать, но и любили хорошо погулять. Церковный ли праздник, государственный или у кого большая радость в семье – гуляли всей округой. И не было большой беды в том, что вся деревня несколько дней была единым, большим кабаком.
Но одно дело, когда на празднике ты видишь пьяного мужика, и совсем другое дело, когда болезнью пьянства больна женщина.
Такая женщина жила и в нашей деревне. Звали ее Екатериной Степановной, а в народе просто бабой Катей. Сколько ей было лет, не знала даже она сама. Следы «сладкой жизни» отчетливо отпечатывались на ее лице. Работать она не хотела, ходила по деревням, прося милостыню или охмеления. Неизвестно, чем бы закончилась ее жизнь, если бы в нее не вмешалось Проведение.
Случилось так, что в одной из дальних деревень нашего уезда, в доме богатого купца играли свадьбу. Были приглашены все желающие.
Баба Катя, узнав об этой новости, засобиралась в дорогу. Соседи стали отговаривать ее:
- Да, в своем ли ты уме? Дорога то дальняя, одним только кладбищем два километра идти. Свадьба поздно закончится, как возвращаться то будешь?
- А чего мне бояться? Покойники из гроба не встанут, а упускать случай хорошо попить да поесть я никогда не упущу.
Сказала так и ушла.
Отгуляла свадьба, разошлись по домам гости, и бабе Кате пришла пора возвращаться домой. Пока шла широкая проезжая дорога, бояться было нечего, но вот вдалеке показались кладбищенские кресты. И почувствовала тут баба Катя, что ноги у нее начинают дрожать. Хоть и страшно, а идти надо. Не ночевать же на дороге?!
Собралась баба Катя с духом и вступила за ограду кладбища. Днем, когда светило солнце, хорошо было видно тропинку, петляющую между могил. А теперь от бабы Кати спряталась даже луна.
Долго ли брела старушка наугад, то нам неведомо. Только случилась с ней оказия: провалилась она в свежевырытую могилу. Как не прыгала, как ни старалась, а вылезти так и не смогла. Что было делать? И решила баба Катя заночевать в могиле. Пригляделась и видит, что с другого края есть довольно большое углубление. Залезла туда старушка, свернулась клубочком и тут же заснула.
Проснулась она от сильного холода.
И вдруг случилось что-то непонятное: прямо в могилу сверху падает большой мешок, за ним другой, а через некоторое время спрыгнули и двое молодых людей.
Испугалась баба Катя, сидит ни жива, ни мертва. А молодые люди тем временем разложили одеяло и выставили на него разные кушанья и бутылку коньяка.
«Ну, что, братан, обмоем хороший улов!»
«Батюшка, святый, да это же воры!» – подумала баба Катя.
Время шло, и до старушки стал доходить аромат ветчины, заморских колбас и других деликатесов. Но больше всего ей хотелось выпить. Холод становился все сильнее и, наконец, старушка не выдержала.
Как можно тише и незаметнее она подползла к одному из воров и сказала:
- Батюшка, дай похмелиться!
Что произошло в следующее мгновение, баба Катя так и не поняла. В могиле она оказалась одна с мешками и едой. Где-то наверху слышались крики насмерть перепуганных воришек.
«Ну, что же, мне больше достанется»,- успокоила себя старушка и принялась за трапезу.
Досыта наевшись и похмелившись, она отыскала в мешках какую-то шубу, завернулась в нее и сладко заснула.
Утром, когда через кладбище стали проходить люди, баба Катя начала звать на помощь. Помощь пришла через час в виде трех молодых людей, идущих на работу в село. После того, как вызволенная из могилы старушка описала ночное происшествие, вызвали милицию, и та с почетом доставила пострадавшую прямо в деревню.
С того самого дня бабу Катю словно подменили. Она на чисто вымыла и облагородила свой дом, устроилась на ферму дояркой, купила корову и самое главное – бросила пить.
Теперь уже трудно представить, что эта дородная, красивая женщина, умеющая лихо отплясывать и звонко петь частушки, когда-то была обычной пьяницей.

МАРЬЮШКА

Эта история случилась в те времена, когда прадед мой, Николай Яковлевич, был молодым, красивым и сильным барином. Обладая значительным состоянием, владея конезаводом и деревней в сто пятьдесят крестьянских дворов, он оставался добрым и справедливым хозяином, работающим наравне со всеми, не ставя себя выше других.
Люди любили и уважали его. Любой человек с бедой или радостью мог придти к нему в дом днем или ночью, зная, что не уйдет без помощи, совета или доброго слова.
И вот однажды, когда Николай Яковлевич с семьей собрались за столом, в дверь тихонько постучали.
- Войдите!
Дверь отворилась, и в комнату вошла молодая женщина в широком синем сарафане и в лопаточках на босую ногу. Беленький платочек съехал почти на затылок, из-под него выбивались русые растрепанные волосы. Широкий сарафан уже не мог скрыть от глаз «интересного положения» женщины.
Николай Яковлевич сразу же узнал ее. Он вспомнил, как ровно год назад видел ее на сенокосе в компании с юношей неблаговидного поведения.
Николай Яковлевич был потрясен красотой этой девушки, но больше всего его порадовало, как ловко она управлялась с работой, каким чистым и заразительным был ее смех.
И вот теперь она здесь, в его доме.
- Здравствуй, Марьюшка! Что привело тебя ко мне?
Женщина упала на колени и, целуя руки Николая Яковлевича, залилась слезами.
- Полно тебе, Марьюшка, успокойся,- ответил тот, поднимая женщину с колен и усаживая за стол.
- Мать, накрой на стол еще один прибор,- обратился он к сидящей рядом супруге.
Анна молча исполнила его просьбу. Она налила Марии в тарелку борщ, подала мягкий кусок хлеба и, видя смущение женщины, ласково произнесла:
- Кушай, милая, кушай.
Пораженная таким обращением к себе, Мария перестала плакать и начала есть.
После обеда, прочитав благодарственные молитвы, Николай Яковлевич отпустил детей на улицу. В доме остались только взрослые.
- Ну, Марьюшка, вижу, не послушалась ты меня год назад. А ведь я просил тебя не связываться с Федором, распутник он.
- Ваша, правда, барин. Виновата я перед Вами и перед родителями. Только Федор чести меня обманом лишил, дурман-траву в чай подсыпал. А как сказала ему про ребенка, так он засмеялся: «Ветром тебе живот надуло!»
Отец из дома меня выгнал, в гневе убить боится. Некуда мне идти. Я от отчаяния утопиться пыталась. А ребенок в этот момент как взыграет во мне! Страшно стало, чувствую, как живот вниз ко дну тянет. Начала кричать, а тут как раз ваши мужики с покоса шли. Вытащили меня, отругали сильно. Они то и посоветовали к Вам придти.
Николай Яковлевич долго молчал, теребя свой нос, а затем сказал:
- Я помогу тебе. Но я должен задать тебе один вопрос. Прежде чем ответить на него, хорошенько подумай: хочешь ли ты, чтобы Федор был твоим мужем?
Мария задумалась, а затем ответила:
- Да, барин. Он хороший, добрый, работящий. А то, что распутник, так это из-за его красоты. Избалован он вниманием со стороны девушек.
- Ну, что ж. Тогда вот какое дело: Федор твой в большом долгу передо мной. Хотел я его в долговую яму посадить, но ради тебя и его престарелой больной матери, пока подожду.
Слышал я, что ты лучшая во всей губернии кружевница. Поэтому сделаем так: ты останешься жить у меня, но тайно, чтобы о том не узнала ни одна живая душа.
Плети кружева, я буду их продавать, и все заработанное буду делить на три части: одна часть пойдет на покрытие долга Федора, другая – на твое содержание у меня, а третью будем откладывать на приданое твоему малышу. Таким образом, к появлению на свет твоего карапуза ты полностью выкупишь долги Федора. И тогда он сам приползет к тебе на коленях просить твоей руки и прощения.
Жить будешь в гостевой комнате, обедать - с нами. А работать в хорошую погоду лучше в нашем саду: и света, и воздуха много.
- Барин, да не уж-то Вы всерьез это говорите? Вы готовы укрыть меня и моего ребенка в то время, когда родной отец выгнал из дома? Да я за Вас всю жизнь молиться буду!
- Полно, тебе, успокойся. Я ведь не просто так даю тебе кров и пищу, я нанимаю тебя в работницы, я даю тебе работу. Мечта у меня есть: кружевную мастерскую у себя в деревне открыть, чтобы женщины мои краше всех в губернии были.
Ну, как, Марьюшка, будешь у меня работать?
- Буду, барин, буду!
- Вот и хорошо! – сказал Василий Федорович, и нежно обнял Марию.
Все получилось именно так, как и предсказывал прадед. Мария выкупила долги Федора и тот, узнав о своей спасительнице, пришел к ней, умоляя о прощении.
Вскоре после этого они обвенчались, а на следующую ночь Мария благополучно разрешилась от бремени девочкой, которую назвали Полиной.
Младший сын Василия Федоровича, Григорий, увидев новорожденную Полину, сказал, обращаясь к отцу:
- Папа, это моя невеста.
Все засмеялись, но через двадцать лет об этом уже вспоминали по- другому. Полина, став первой красавицей губернии, покорила сердце не одного молодого человека. Многие богатые женихи просили ее руки, но она всем отказывала.
Однажды мать спросила ее:
- Чего же ты ждешь? Каково жениха ищешь?
- Я не ищу его, матушка. А только сердце мое еще с самого детства отдано Григорию. Но он так застенчив, что даже не смеет помышлять об этом.
Этой же ночью Мария отправилась знакомой дорогой в дом барина. Николай Яковлевич с радостью принял ее. Узнав о причине ее визита, очень удивился, но сказал, что что-нибудь придумает.
А через три дня к Полине нагрянули сваты от Григория. Полина дала свое согласие и, получив благословение родителей, молодые обвенчались.
Это были мои бабушка и дедушка.

А Н Н У Ш К А

Она родилась 13 июня в самую полночь. Повивальная бабка, приняв её на свои руки, только покачала головой и сказала:
- На твоём месте, Мария, я поскорее окрестила бы девочку. Вряд ли она много проживёт, на ладан дышит. А если и выживет, то помощницей тебе не будет. Странный она будет ребёнок, крест тебе такой, чтобы в семье у тебя росла дурочка.
Ничего не ответила на это Мария. Она была измучена долгими и тяжелыми родами, а слова повитухи расстроили её еще больше. Мария уже заранее не любила свою дочку, которая была и так не желанной. Девочка была в её понимании лишним ртом, за которого не прибавят земли, так как надел выделяли только при рождении в семье ребёнка мужского пола.
В ту же ночь девочку окрестили. Отец Николай, взяв малышку на руки, долго смотрел на неё, затем широко улыбнулся и тихо произнёс:
- Ты будешь чудо-ребёнком. За твоё великое терпение, смирение и любовь Господь вознаградит тебя и твою семью. Я и твой Ангел Хранитель всегда будем рядом с тобой. Я нарекаю тебя именем Анна, в честь преподобной Анны Вифинской. 1

1Преподобная Анна Вифинская
(память 13 июня и 29 октября по старому стилю)
Святая Анна была дочерью диакона Влахернской Церкви в Константинополе. По смерти мужа, облекшись в мужскую монашескую одежду, подвизалась под именем Евфимиана вместе с сыном Иоанном в одной из вифинских обителей близ Олимпа. Прославившись еще при жизни даром чудес, скончалась в Константинополе в 826 г.

После крестин батюшка сам завернул Анну в белоснежные одежды и, передавая её в руки Марии, сказал:
- Я не могу судить тебя, Мария, ты вольна поступать с Анной как тебе велит твоё сердце, но вспоминай иногда о том, что я тебе скажу. Да, Господь даровал тебе необычного ребёнка, она не будет похожа на других детей, но именно она выведет тебя и твою семью из нищеты.
Мария не была сильно набожной, поэтому слова священника не смогли поколебать её чувств к дочери. Она по-прежнему видела в маленькой Анне лишь обузу.
На следующее утро Мария, окончательно охладев к девочке, положила её на печку, сунула в рот соску с нажеванным ржаным хлебом, и занялась своими делами.
Так началась жизнь маленькой Анны. В своей собственной семье она оказалась лишней. Мать целиком и полностью переложила заботы о малышке своим старшим дочерям Ксении и Марии. Но те, как и все дети, думали лишь об играх и забавах.
Анна была предоставлена сама себе. Она целыми днями лежала на широкой русской печке, угорая от нестерпимой жары днём, или замерзая от жуткого холода под утро. Кормили её только по утрам, когда мать, немного отдохнувшая за ночь, проявляла к Анне, пусть и небольшие, но материнские чувства.
Там же на печке Аня научилась ползать, говорить, а затем и ходить.
Отец Николай навещал Аннушку каждый вечер. Он смиренно забирался к ней на печку, переодевал её, кормил и убаюкивал.
Несмотря ни на что, Господь хранил малышку, помогая чудесным образом расти, и укрепляться духом. Отец Николай обучал её церковному пению, тропарям, молитвам, много читал ей из «Жития святых», но особенно нравилось Аннушке чтение псалтыри и Евангелия.
По воскресным дням батюшка заходил за ней рано-рано утром, одевал в нарядное платье и уводил до поздней ночи в храм, что находился в пяти километрах от их деревни. Весь этот путь от дома до храма в любую погоду Аннушка шла сама, не жалуясь на усталость и ранний час.
В храме она всегда вела себя тихо, сидела или стояла в самом тихом и укромном уголке храма, где её никто не мог потревожить или увидеть.
Так прошло шестнадцать лет.
Мария, в минуты, когда было особенно тяжело и мучительно на душе от беспросветной нужды и проблем, всегда вспоминала слова отца Николая, сказанные ей в день крещения Анны о том, что именно её дочь выведет их всех из нищеты. Это вселяло хотя бы слабую, но все-таки надежду, что счастье придёт и в их дом. И именно в эти моменты Мария чувствовала угрызения совести за то, что она так плохо относится к своей дочери. Тогда она вставала с постели, тихонько, в тайне от всех, она пробиралась к печке, смотрела на Аннушку, осторожно гладила её волосы, обливая их покаянными слезами. Аннушка чувствовала, как мать касается её волос, слышала её причитания о тяжёлой доле, её мольбу о прощении, и молитвах о ней. Анна делала вид, что крепко спит, давая возможность матери очистить свою душу. Когда мать уходила, Аннушка вставала на колени и до самого рассвета не смыкала более глаз, молясь Богу и Пречистой Его Матери о помощи и укреплении душевных сил матери. Несмотря ни на что Анна любила свою мать и непрестанно молилась о её душе.
А время шло неумолимо и незаметно. Аннушка росла, расцветая день ото дня всё краше и краше. Кроткая, смиренная, с большими василькового цвета глазами, длинной светло-русой косой и чистым нежным голоском. Когда она пела на клиросе, оставаясь одна между службами, отцу Николаю казалось, что поют Ангелы. Но ни матушка, ни люди не замечали её красоты. Выходя на улицу, она прятала своё лицо от посторонних, укрываясь черным монашеским плащом, подаренным ей батюшкой.
…А в это самое время, в двадцати километрах от деревни, где жила Аннушка, от тяжёлой продолжительной болезни умирала генеральская вдова. Вокруг её постели в безутешном горе собрались слуги, друзья, близкие. Прощаясь с каждым, она дарила ему что-нибудь на память, троекратно целовала и отпускала.
Её единственный сын, юноша двадцати одного года с красивыми, тонкими чертами лица и с полными слёз глазами, сидела рядом с постелью больной, прислушиваясь к каждому слову,
сказанному матерью.
И вот, наконец, когда все плачущие слуги удалились из комнаты, мать жестом пригласила сына сесть рядом с ней и, взяв его за руку, сказала:
- Не печалься обо мне. Я оставляю тебе всё своё богатство, своё доброе имя, свою любовь и верю, что всё это ты сумеешь не только сохранить, но и преумножить. На следующую годовщину моей смерти в этом доме будет звучать чистый голосок моего внука, который будет как две капли воды похож на свою мать.
- Я не понимаю тебя, мама. У меня ведь нет супруги. Я остаюсь один в этом огромном доме. Мне страшно и больно.
- Если послушаешься меня, то через три дня будешь сидеть возле моей постели, держа за руку молодую супругу. Доставь мне последнюю радость, привези её сюда, чтобы я смогла благословить вас, дети мои.
- Я сделаю все, как ты скажешь, мама.
- Тогда слушай. Садись на Резвого и поезжай на восток. Не останавливайся до тех пор, пока жажда не сморит тебя. Как почувствуешь жажду, так спроси в ближайшей деревне колодец. Там у колодца ты увидишь девушку. Попроси у неё напиться воды. Пусть не смутит тебя, что она будет плохо и бедно одета. В её сердце хранится такое бесценное богатство, о котором ты никогда не пожалеешь. Загляни в её глаза, и ты увидишь, что я права. После этого поезжай в храм
к отцу Николаю, её духовному отцу, сделай ему
щедрый подарок и попроси от моего имени заслать в дом Марии сватов.
- А как зовут мою невесту, мама?
- Об этом ты спроси у неё сам. А теперь поезжай, не теряй времени.
Троекратно перекрестив, мать отпустила сына.
Не теряя времени даром, Владимир, сердно помолившись в храме и, надев свои лучшие одежды, отправился в дорогу, как велела ему матушка.
…В это же утро Мария, ожидая через месяц появления на свет седьмого ребёнка, оставалась дома одна. Муж и дети были на заработках в городе. С Марией оставалась только Аннушка. Всё утро Мария хлопотала с печкой, пытаясь испечь хоть немного хлеба из остатков ржаной муки.
Внезапно острая, нестерпимая боль обожгла ей живот. Боль была такой неожиданной и сильной, что Мария вскрикнула и упала на пол.
Аннушка, молившаяся в это время на печке, услышала крик матери и окликнула её.
- Матушка, что с тобой?
Мария не могла ответить. Боль перехватила ей дыхание.
Аннушка, почувствовав неладное, спустилась с печки. Увидев мать на полу, бросилась к ней.
- Матушка, что с тобой? Тебе плохо? Как мне помочь тебе?
- Помоги мне дойти до постели.
Анна помогла матери подняться и аккуратно уложила в постель.
- Аннушка, доченька, я рожаю. Тебе придётся помочь малышу родиться. Не испугаешься?
- Нет, матушка. Только скажи, что я должна делать.
- Сначала принеси колодезной воды. Только поторопись.
- Я сейчас, мама, ты потерпи.
Анна была так напугана состоянием матери, что,не задумываясь ни о чём, выбежала на улицу без платка, на босую ногу и в домашнем сарафане.
В это же самое время к колодцу на Резвом подъехал Владимир. Уставший, измотанный жарой и дорогой, он с трудом слез с коня и, не глядя на Анну, попросил напиться воды.
- Водички бы испить.
Анна протянула ему ковш.
- Пожалуйста, пейте, вода у нас вкусная.
Голос её звучал так чисто и мелодично, что Владимир невольно поднял глаза на девушку и, принимая из её рук ковш, не мог отвести взгляда.
- Как Вас зовут, милая девушка?
- Аннушкой.
- Вы чем-то встревожены? Могу я помочь Вам?
- Моя мама рожает. Я спешу приготовить всё к появлению малыша. Позвольте мне оставить Вас?
- Да, конечно. Но мы ещё увидимся с Вами, и очень скоро.
Анна низко поклонилась ему, забрала ковш и быстро удалилась.
Владимир еще долго смотрел ей в след, а затем,
спросив дорогу к дому отца Николая, заспешил к нему.
Через три часа мучительных схваток Мария разрешилась от бремени долгожданным мальчиком. Анна, приняв его своими руками, радовалась его появлению не меньше матери. Перевязав и обрезав пуповину, она завернула малыша в пеленки и подала Марии.
- Вот он и родился, мама. Услышаны твои молитвы.
Мария, обливаясь счастливыми слезами, приняла сына, а затем, подняв виноватые глаза на Анну, сказала:
- Ты прости меня, дочка. За всё, что я тебе сделала плохого. Где-то, в глубине души я всё же любила тебя.
- Я знаю, мама. Я люблю тебя, и не виню.
На следующее утро домой вернулись отец и сестры. Узнав о рождении мальчика, радости их не было границ. В этот же день к обеденному столу с печки спустилась Анна. Она была одета в красный сарафан с белой, вышитой красными маками кофточке. Волосы аккуратно убраны в длинную косу с красной шелковой лентой.
Только теперь Николай Николаевич и все, кто сидел за столом, увидели, как красива Аннушка.
Но не успела начаться трапеза, как все услышали звон бубенчиков и увидели, что возле их дома остановились богато украшенные тройки. Все прильнули к окнам, с любопытством и удивлением наблюдая за происходящим.
Из возов вышли нарядно одетые гости и направились к дому. Николай Николаевич, посмотрев на жену, сказал:
- Мать, ведь это сваты к нам.
Услышав это, Аннушка зарделась и выбежала из комнаты.
А гости тем временем уже входили в дом, сопровождаемые шутками и песнями. Увидев хозяев дома, старший из сватов низко поклонился им:
- Мир дому вашему, добрые люди!
- С миром принимаем! – ответили с поклоном хозяева.
- У вас – товар, у нас - купец! У вас – красна девица, а у нас для неё добрый молодец. Не гоже молодцу жить без супруги. Потому милостиво просит вас отдать за него свою дочь, Анной зовут которую.
Николай Николаевич в ответ на это низко поклонился сватам и тихо молвил:
- Позвольте на купца взглянуть!?
Владимир вышел вперед и с поклоном приветствовал родителей Анны.
- Что же, коли дочь моя против не будет, то благословим с матерью этот брак.
Говоря это, Николай Николаевич боялся, что скажет в ответ Анна. Заставить её выйти замуж он был не в силах, но и упускать случая выбраться из нищеты, ему не хотелось.
Анна вошла в комнату так же тихо, как и покинула её накануне. На ней был черный монашеский плащ, скрывающий её лицо от
посторонних взглядов.
- Аннушка, Владимир просит твоей руки и сердца. Тебе решать свою судьбу.
Анна отыскала в толпе отца Николая. Тот только улыбнулся сквозь слёзы и кивнул ей в ответ. Они поняли друг друга без слов. Это было его благословение. Тогда Анна подошла к Владимиру и сказала:
- Красота моя девичья, сердце моё и рука отныне принадлежат Вам. Но душа моя остаётся с Богом.
После этого она протянула ему свою руку и скинула с себя плащ.
Вздох восхищения и удивления пронесся по толпе народа: «Вот так красавица! Какой клад на печке хранили! Сокровище бесценное!»
Мария и Николай Николаевич благословили молодых большой старинной иконой Казанской Божьей Матери.
... На следующий день при огромном стечении народа, отец Николай обвенчал Владимира и Анну. Целую неделю гуляла на улицах прилегающих деревень эта широкая, щедрая свадьба. Все бедняки и нищие сидели в эти дни за одним столом с господами. Это был свадебный подарок Владимира Аннушке.
Анна Ильинычна смогла присутствовать на венчании своего сына и с радостью благословить и обнять молодых.
Она прожила еще две недели, и спокойно предала свою душу, обняв на прощанье невестку и сына.
Похоронив мать, Владимир позаботился о семье Анны, подарив им большую деревню, где они могли спокойно жить, растить детей и внуков.
Отец Николай, подал владыке прошение о том, чтобы уйти в монастырь, где его давно уже ожидали. Получив разрешение, батюшка ещё с неделю побыл в гостях у Анны и Владимира, раздал бедным всё своё не хитрое имущество, и со спокойным сердцем оставил этот суетный мир. Через пять лет отец Николай тихо и мирно отошёл к Богу.

С У Д Ь Б А

Старая заброшенная деревушка. Когда-то в ней бурлила жизнь, рождались и умирали люди, всё было общее: и горе, и радость, и счастье.
Но что-то случилось, и люди стали покидать дома своих предков, перебираясь жить в более тёплые комфортабельные дома в центральной усадьбе.
Но были некоторые семьи, которые не хотели покидать «свои гнезда» и предпочитали жить и умереть на родине.
Таких семей было семь. Все они имели детей, хозяйство и жили по тем же законам природы и церкви, по каким жили и их предки.
Самой большой в деревне была семья Захариных. Она состояла из матери, пятерых детей и престарелой бабушки.
Мать была еще молодой и очень красивой женщиной. Овдовев, когда старшему сыну было семь, а младшей дочери три года, она много раз получала предложение «руки и сердца», но всякий раз давала отказ.
«Ну, чего тебе надо, Любаша?» - причитала свекровь после очередного отказа от замужества: «Что же ты губишь-то себя, красоту свою от людей прячешь? Сына моего тебе уже не вернуть, а тебе жить еще надо. Может, и полюбишь кого?»
«Нет, мама, лучше, чем Николай, никого на свете не будет. Один он был хозяином моей красоты и моего сердца, а другого мне не надо»
И перестала свекровь говорить с ней об этом.
Так и жили.
Шли годы. Дети росли здоровыми и красивыми. Ребята, приученные с самого детства к тяжелой крестьянской работе, были наделены большой физической силой.
Старшему из них, Николаю, исполнилось девятнадцать лет, а близнецам Мише и Юре было по семнадцать с половиной лет.
Все трое мечтали осенью проситься в танковую школу.
Мать вечерами тихонько вздыхала, слушая, как дети мечтают поскорее «вылететь из гнезда» и навсегда покинуть родительский дом.
Разве так видели они с мужем будущее своих детей? Они мечтали передать в их крепкие надёжные руки землю своих предков. Думали, что дети с семьями поселятся рядом с ними, построят свои дома, а внуки будут бегать своими маленькими ножками по тем же тропинкам, по которым бегали они сами.
Старшая дочь Кристина, которой шел семнадцатый год, не была одарена природой ни крепким здоровьем, ни телесной красотой. Она была маленькой, худенькой девушкой с всегда бледным лицом.
Свои густые темно-русые волосы она заплетала в две длинные косы, так как в одну косу они просто не умещались.
Её глаза были большие, как у ребенка, удивленно смотрящего на мир, зелёные, словно два изумруда, только живые и почти всегда задумчиво-грустные.
Взгляд её был таким пронизывающим и наивным,
таким чистым и искренним, что он мгновенно покорял сердца молодых людей. Многие претенденты на ее руку пытались покорить сердце девушки, но она мягко отклоняла их ухаживания.
Всё своё свободное время Кристина проводила в дальнем углу сада с книгой в руках.
В доме была огромная библиотека, любовно собранная ей на деньги, которые давала ей мать на сладости и угощения.
Порой, увидев дочь с новой книгой в руках, мать сокрушенно вздыхала:
- Кристи, ты у меня, как пьяница: тот все деньги на водку тратит, а ты на книги. Весь дом уже книгами забила. Как ты дальше то жить будешь?
Кристина лишь пожимала плечами, нежно обнимала мать и молча уходила в сад.
Как она могла объяснить матери то, что происходит в её душе? Она словно жила сразу в двух измерениях: здесь, в реальном мире и в мире своих фантазий. Читая книгу, она мысленно переносилась туда, где жили герои. Фантазия уносила её так далеко от реального мира, что она переставала замечать окружающую её обстановку. Лишь громкий окрик матери или братьев мог вернуть её из мира грёз.
Младшая дочь, Алёна, была всеобщей любимицей. Она как две капли воды была похожа на свою мать. У неё был легкий, веселый характер, она обладала исключительным музыкальным слухом и природной грацией.
В танцевальной школе, где она занималась, на неё возлагали огромные надежды и пророчили блестящее будущее.
Летом, когда выдавались свободные минуты, Алёна бежала на усады, туда, где росла её любимая березка, закрывала глаза и, напевая про себя какую-нибудь мелодию, начинала танцевать.
Двигалась она легко и непринужденно, вся отдаваясь этому танцу. Её лицо обдувал теплый ветер, а босые ноги утопали в густой и мягкой траве.
Именно в такие минуты Алёна чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Но, как призрачно и хрупко человеческое счастье!
Мечтая и строя планы на будущее, мы даже не задумываемся, что один миг способен полностью перевернуть всю нашу жизнь!?
Однажды, тёплым июньским утром, когда солнечные лучи коснулись земли и зажгли разноцветной россыпью бусинки росы.
Алёна неслышно выскользнула из дома и побежала на усады. Её босые ноги обжигала утренняя роса, но она не замечала этого. Ночью ей приснился удивительный танец, и теперь Алёне обязательно хотелось исполнить его.
Она добежала до заветной березы, осмотрелась и, закрыв глаза, легко закружилась по поляне.
Через какое-то время танец захватил девушку, всё дальше увлекая её в «безбрежное море счастья».
- Алёна! – окрик сестры заставил её остановиться.
- Ой, Кристиночка, какая же я счастливая! У меня такие планы! Такие мечты! Я буду знаменитой танцовщицей, увижу весь мир, а красивые мужчины будут носить меня на руках и осыпать цветами. Правда, красиво?
- Ну, ты и выдумщица! – ответила Кристина и посмотрела на сестру таким печальным взглядом, что сердце Алёны, невольно, сжалось.
- Малыш, что с тобой происходит? В последнее время ты очень плохо выглядишь. Ты заболела?
- Нет, я здорова. Здесь кое-что другое.
- Что другое?
Кристина не ответила. Она молча подошла к березе, обняла её и заплакала.
- Малыш, что такое? Что случилось?
Алёна была обеспокоена таким поведением сестры. У них никогда не было тайн друг от друга, но за последние полгода Кристина очень изменилась. Она уже не сидела в саду с книгой, а надолго уходила из дома и возвращалась далеко заполночь.
На все вопросы обеспокоенной матери Кристина лишь молча опускала глаза. Только бабушка, умудренная житейским опытом, казалось, понимала внучку.
- Все мы в её возрасте прошли через это. Ни она первая, ни она последняя.
- О чем это ты, мама?
- О любви, дочка, о любви!
Да, бабушка была права. Кристина переживала свою первую любовь.
В своих детских мечтах она часто рисовала себе образ прекрасного юноши с белокурыми вьющимися волосами и чуть-чуть пробивающимися усиками. Взгляд его небесно-голубых глаз был добрым и искренним.
Кристина хорошо понимала, что это всего лишь её мечта, и она вряд ли когда-нибудь осуществится. Ведь чудеса случаются редко.
Но чудо все-таки случилось!
Это был день Рождественского сочельника. В это утро мать разбудила Кристину и Николая раньше всех и велела им отправляться на санях в центральную усадьбу за покупками к Рождеству.
Кристина очень любила такие поездки, поэтому они с братом быстро расправились с завтраком, запрягли Грома и отправились в дорогу.
В центральной усадьбе, оставив Грома на попечение брата, Кристина побежала по магазинам.
Когда все покупки были сделаны и аккуратно разложены по сумкам и авоськам, она вдруг поняла, что унести всё это за один раз ей просто не под силу.
Девушка встала в растерянности возле прилавка и стала думать, что ей предпринять. Совершенно неожиданно она услышала за спиной голос:
- Девушка, вам помочь?
Кристина оглянулась и едва не лишилась чувств. Прямо перед ней, словно оживший образ её мечтаний, стоял юноша.
- Помочь вам донести сумки?
- Да, пожалуйста.
- Вам далеко нести?
- Нет, у магазина стоят сани, там мой брат.
- Ну, что ж, хотя бы до саней провожу.
Когда все вещи были погружены и уложены в сани, и Николай был готов тронуться в обратный путь, Кристина обернулась к молодому человеку:
- Как мне отблагодарить вас за услугу?
- Не стоит, хотя, если вас не затруднит, то назовите свое имя.
- Кристина Захарина.
- Вы из деревни?
- Да, мы там живём.
- Потрясающе. Могу я навестить вас?
- Конечно. Как вас зовут?
- Александр, для вас просто Саша.
- Ну, что же, Александр, до встречи!
Кристина уехала, а Саша еще долго стоял и смотрел вдаль, туда, где маленькой черной течкой виднелись сани, увозившие от него самую красивую девушку на свете.
- Я найду тебя, Кристина, где бы ты ни была! Ты будешь моей женой!
И он сдержал своё слово. На следующий вечер они встретились в потаённой беседке Захаринского сада, и в течение следующих пяти месяцев виделись каждый день.
Им обоим нравилась атмосфера таинственности, которой они окружали свою любовь, оберегая её от злых языков и завистливых взглядов.
В конце мая им предстояло расстаться. Сашу призывали в армию.
Эта разлука так сильно пугала и расстраивала, что чувства, переполняющие их юные сердца, взяли верх над разумом.
Через месяц, когда Саша был в далеком Казахстане, Кристина поняла, что скоро должна стать матерью.
Это, неведомо доселе чувство, и пугало, и радовало её. Она носила под сердцем плод своей чистой, сокровенной любви. Что может быть прекраснее этого?
Но с другой стороны Кристина один на один оставалась со своей семьёй и позором, которым она навлекла на неё.
Кому довериться? Кто поможет ей? Подумав, Кристина решилась рассказать всё сестре: «Она умная и веселая, она что-нибудь придумает».
И вот теперь, стоя у старой березы, Кристина набиралась смелости, чтобы сделать признание.
Алёна тем временем решила терпеливо ждать, когда поток слез, наконец, иссякнет.
Немного успокоившись, Кристина посмотрела на сестру и улыбнулась:
- Спасибо, что дала мне поплакать.
- Ты ничего не хочешь мне рассказать?
- Хочу, но не здесь. Пойдём лучше в сад, чтобы нас не услышали.
- Хорошо, пойдём в сад.
Они осторожно прошли через спящий дом и, никем не замеченные, минуя двор, вышли в сад. Сад встретил их утренней свежестью и прохладой.
Внутри беседки лежало душистое сено и несколько циновок. Девушки присели на них.
- Ну, рассказывай свою, кровь, леденящую историю, - попыталась пошутить Алёна, но Кристина не улыбнулась.
- Всё шутишь?
- Хорошо, не буду больше. Что случилось?
- Алёна, у меня будет ребёнок…
Далее последовала немая сцена, продолжавшаяся примерно с минуту. При этом Алёна мучительно пыталась вспомнить, что она хотела сделать: вдох или выдох, так и застыв на месте с открытым ртом.
Когда же шок прошёл, и Алёна снова могла ровно дышать, она спросила:
- У тебя будет ребёнок? Кристи, ты в своём уме? Ты знаешь, что с тобой сделает мать?
- Знаю, поэтому мне нужна твоя помощь.
- Но я то, что могу сделать?
- Придумай что-нибудь, ты же умная.
- Легко сказать «придумай». О чём ты только думала? Тебе же нельзя иметь детей, ты это прекрасно знаешь.
- Знаю, но рожать всё равно буду!
- Стоп! Придумала! Я знаю, кто нам сможет помочь!
- Кто?
- Мой крёстный отец. Мы после завтрака отправимся в село за отрезом на моё танцевальное платье, а сами зайдём к крестному. Он мудрее меня, взрослый и потом тебе всё равно придётся идти к нему, он единственный врач акушер в нашем посёлке.
- Алёнушка, спасительница ты моя!
На том и порешили. После завтрака ничего не подозревающая мать отпустила девушек в село.
Дорогой Кристина поведала сестре историю своей любви, опуская лишь самые интимные места.
Алёна была в восторге от услышанного. Она даже и представить не могла, что на свете может существовать такая искренняя любовь.
Так потихоньку, за разговорами и воспоминаниями, сестры дошли до сельской больницы, в которой работал крестный отец Алёны. Он был самым старым и самым любимым доктором во всей округе, работающий в этой больнице уже восемнадцать лет. Все дети, родившиеся за это время в районе, были приняты на свет его сильными, добрыми руками.
Девушки застали доктора в «зелёной комнате», где весь персонал больницы должен проводить хотя бы полчаса в смену.
Комната представляла собой большую стеклянную беседку, к которой среди множества цветов, пальм и других растений, стояли мягкие удобные кресла и, всегда звучало пение птиц.
- Ах, ты моя пташка! – радостно всплеснул руками доктор и с нежностью обнял свою крестницу.
- А ты, Кристина, так и не обнимешь старика? – спросил Александр Алексеевич, заметив, что девушка скромно стоит в дверях.
- Я не хотела мешать вам, - ответила Кристина, осторожно обняв доктора.
- Ну, рассказывайте, что привело вас в такую даль? Не моя же скромная персона?!
Девушки смущенно молчали. Доктор решил помочь.
- Кристина, сядь рядом со мной и дай мне свою руку.
Девушка так и сделала.
- А теперь поговорим начистоту. Ты беременная?
- Как Вы узнали?
- Дорогая моя, я же врач. Всё твое состояние написано у тебя на лице. Это, во-первых. А, во-вторых, Саша рассказал мне о вашей с ним связи. Поэтому я ожидал твоего визита со дня на день.
- Почему он рассказал Вам об этом?
- Потому что он мой сын, а ребёнок, которого ты сейчас носишь, мой внук. Я говорю об этом только вам, мои дорогие девочки. В селе никто не знает, что Саша мой сын.
Я очень любил его мать. Любил так сильно, что когда она умерла при родах, не смог смотреть в глаза сына, обвиняя себя в смерти Лизы. Я отправил сына в деревню к своей матери, а сам приехал работать сюда. Раз в месяц я на два уезжал к ним, и потребовалось очень много времени, чтобы душевная рана не болела так сильно.
А когда Саша вырос и приехал работать в наше село, я предложил председателю поселить его у меня. Так мы могли быть вместе, не привлекая внимания.
- Но, что мне теперь делать?
- Доверься мне, девочка, я знаю, как вам помочь. Ты веришь мне?
- Верю!
- Тогда иди спокойно домой и через три дня будь готова к сюрпризу. Я вести твою беременность я буду сам. Наша медицина сделала большой шаг вперед, так что даже с твоим заболеванием ты сможешь родить здорового малыша.
Прошло три дня. На четвёртый день после обеда, когда Кристина, по обыкновению, сидела у себя в беседке, к ней прибежала Алёна.
- Кристина, бежим скорее домой. Там все с ног сбились, тебя ищут. Мама велела мне разыскать тебя и привести в сельник через задний двор, чтобы никто не увидел.
- Что случилось, Алёна? Ты меня пугаешь.
За чем всё это?
- Мне запрещено тебе говорить, но поверь, ты будешь счастлива, когда всё узнаешь!- ответила Алена и, схватив Кристину за руку, потащила её в дом.
С замиранием сердца и дрожью во всём теле, Кристина покорно шла за сестрой, не зная на что подумать.
В сельнике они застали мать, копошащуюся в своём сундуке. Увидев дочерей, она подошла к Кристине и тихо сказала:
- Вот и твоё время пришло, доченька! Александр Алексеевич за сына своего отдать тебя просит, к нам в дом сватов прислал. И что-то мне подсказывает, что ты рада будешь дать своё согласие. Или я не права?
Кристина, смущенно молчавшая всё это время, вдруг упала на колени перед матерью и залилась слезами:
- Прости меня, мама, умоляю, прости!
Мать подняла её с колен и, крепко прижав к себе, сказала:
- Я не виню тебя, я всё понимаю, сама в своё время совершила такой же грех. Брат ведь твой через семь месяцев после свадьбы на свет появился. А сейчас переоденься. Тебя ждут гости и Саша. Ему дали всего три дня отпуска, не считая дороги, поэтому завтра в полдень ваша свадьба.
На следующий день вся центральная усадьба превратилась в огромный свадебный пир. Столы, выставленный прямо на улице, ломились от множества вин и закусок. Поздно вечером, проводив по всем правилам молодых на брачное ложе, гости продолжили свадьбу без них.
Через два дня, провожая Сашу обратно в часть, Алёна подошла к крёстному, и сказал:
- Знаешь, крёстный, я много думала после нашей встречи в «зелёной комнате»?
- Вот как? И что ты надумала?
- Я не хочу быть танцовщицей. Вчера я послала документы на подготовительное отделение мединститута. Я хочу, так же как и ты, реально помогать людям, дарить им радость, и вместе с ними быть счастливой. И ты мне в этом поможешь!
- Умница, ты моя!!!
…Алёна сдержала слово и своими руками спасла и подарила жизнь многим и многим людям.

П Р И Н Ц Е С С А.

Ж Е Р Т В О П Р И Н О Ш Е Н И Е.

В купе поезда, который нёс меня и моего маленького сына к чёрному морю, кроме нас была миловидная женщина с маленькими мальчиком и девочкой. Мы познакомились. Женщину звали Екатериной Сергеевной. На вид ей было около сорока. Маленькая, хрупкая, с длинными белокурыми волосами, аккуратно уложенными в «корзинку». Она, так же как и я, ехала со своими внуками-близнецами Сашей и Машей на отдых к морю. Дети были весёлые и шустрые, и мой сын довольно легко нашёл с ними общий язык.
Наступила ночь, дети угомонились и нам, наконец, удалось спокойно сесть у окна и поговорить. Разговор шёл легко и непринужденно, мы тихонько посмеивались и вдруг…
Поезд подъехал к городу К., и вывеска с названием оказалась как раз напротив окна нашего купе. В этот момент поведение моей спутницы резко изменилось. Она «окаменела», кровь отхлынула от её лица, на лбу выступил холодный пот, и женщина медленно стала сползать на пол.
Я растерялась, но, к счастью, в этот момент дверь купе отворилась, и я увидела проводницу. Моё удивление стало еще больше, когда я увидела, что проводница спокойно наклонилась над женщиной и влила ей в рот какую-то жидкость, после чего попросила помочь ей уложить беднягу.
Видя моё состояние, спокойно спросила:
- Может вам тоже дать валерьяночки? Вы напуганы, вам надо успокоиться.
Я с благодарностью приняла помощь. Через некоторое время, когда все эмоции постепенно улеглись, спросила:
- Что здесь всё-таки происходит?
- Всё очень просто. Я работаю проводницей уже тридцать лет. А с Катей мы познакомились двадцать лет назад, когда она ехала к своей маме со своим сыном Сашенькой. Ему тогда всего годик был. Забавный такой мальчуган. В тот раз этот приступ у Кати случился первый раз. Я была напугана не меньше вас. Врач сказал, что в этом самом городе Катя перенесла сильнейшее потрясение, отразившееся на ее психическом состоянии в виде вот таких приступов. И вот уже двадцать лет она ездит вместе со мной, и всякий раз история повторяется. Ей нужно рассказать кому-нибудь то, что с ней случилось, тогда она поправится, но Катя упорно молчит.
Ну, ладно, мне пора идти. Она будет спать до утра, ложитесь и Вы.
Проводница ушла, оставив меня в раздумьях. Уснула я лишь под утро.
Следующий день не принес ничего необычного. Екатерина Сергеевна вела себя так, словно она не помнила, что произошло минувшей ночью. Напоминать же ей об этом я не решалась. Наступил вечер. Дети уже спали, поэтому я тоже стала готовиться отойти ко сну. Совершенно случайно я оглянулась на Екатерину Сергеевну и заметила, что она внимательно следит за мной. Мне стало не по себе, однако, пересилив свой страх, спросила:
- Вы что-то хотите спросить?
- Скажи мне, вчера ночью что-то произошло?
- Да, Вы потеряли сознание, я очень за Вас испугалась.
- Я должна была предупредить тебя, но я всякий раз надеюсь, что приступ не повториться.
Она помолчала, а затем спросила:
- Ты верующая?
- Да.
- Тогда помоги мне.
- Чем я могу помочь Вам?
- Выслушай то, что я тебе расскажу.
Вся эта история случилась 20 лет назад. Я была тогда студенткой второго курса сельхозакадемии. Лето всегда проводила у своей мамы в Ростов-на-Дону, а осенью возвращалась в Ярославль. Так было и в этот раз. Пролетело лето, и я засобиралась в дорогу. Перед тем, как уехать я созвонилась со своим парнем из города К., и мы договорились, что одну ночь я буду у него.
Провожала меня мама. И вот в самый последний момент она вдруг крепко обняла меня и сказала: «Заклинаю тебя, никогда не выходи одна ночью на улицу!». Я очень удивилась её словам, на не более. В то время мамины слова я не воспринимала всерьёз.
В город К. я приехала днём. Цветы, поцелуи, улыбки – всё для меня одной. Я была счастливой и наивной. Мой поезд отходил в три часа утра. Я знала, что Андрей проводит меня. Но всё